памяти и прежде всего картинок — чем тривиальнее, тем лучше. Отсюда и сжигание дешевых полицейских драм. Отсюда — телевизоры и кассеты, копии «Летучего отряда» и «Профессионалов», приправленные ради ханжества щепоткой «Диксона», закрученные в бессмысленные грезы золотого века: нужно было показать сотворяемым призрачным функциям, что делать и как себя держать.
Места для нюансов не было. Коллингсвуд не заботили тонкости полицейской службы, появившиеся после дела Лоуренса[39], групповая психотерапия, работа с общественностью. Нет, у нее было нечто такое, о чем грезил наяву весь город: идеализируемые семидесятые с правильными мужиками. Ради этого восходил на погребальный костер DVD с «Жизнью на Марсе»[40].
Коллингсвуд пробуждала к существованию упорные, фанатичные шаблонные образы, верившие в то, что они настоящие. Она слышала, как сама соскальзывает в их абсурдный регистр самовыражения, — китчевый прононс и всемерно подчеркиваемый лондонский акцент.
— Приступайте, господа, — велела она. — Вот ваш объект. Вати. Последний известный адрес: любая чертова статуя. Занятие: пакостить нам жизнь.
Им не надо было быть умными, да они бы и не смогли, эти поддельные призраки; однако они обладали злобной хитростью, а еще понятливостью — благодаря многолетней работе сценаристов, упражнявших свою фантазию,
Сущность или сущности — они попеременно то объединялись, то разъединялись — все выскользнуло из области восприятия, из помещения,
— Хорошо, — сказала она им вслед, когда запах сгоревшей дряни и взорвавшихся телевизоров, который уже не сгущался вокруг духов, начал заполнять комнату. — Доставьте его. Не… вы понимаете. Доставьте этого гада сюда. А мы зададим ему несколько вопросов.
Мардж обошла все места, которые, по ее представлениям, могли хоть как-то касаться Леона и Билли, и вывесила там копии объявления. Полтора часа за ноутбуком, два файла в формате
Она приколола объявления к деревьям, разложила их на прилавках газетных киосков, приклеила скотчем к бокам почтовых ящиков. На протяжении пары дней она могла бы сказать, что воспринимает свое положение настолько нормально, насколько это возможно для человека в таких обстоятельствах. Мардж сказала бы так, хотя, да, конечно, лишилась возлюбленного ошеломляющим образом, и, конечно, угрозы от тех страхолюдных типов звучали просто жутко, порой с нами случаются жуткие вещи.
Мардж перестала говорить себе это, когда по прошествии одного дня, а затем и еще одного так и не обратилась в полицию по поводу уличного происшествия. Потому что — а вот здесь становилось трудно подыскать слова. Потому что в мире что-то стало другим.
Те полицейские. Они так жаждали получить от нее ответы, так заинтересованы были в ней как в свидетеле, но ни в одном Мардж не нашла ни капли личной озабоченности. Им явно приходилось заниматься очень важным заданием, которое — Мардж осознала это довольно ясно — не имело ничего общего с ее безопасностью.
Что это все означало? Что за чертовщина, думала она, происходит вокруг?
У нее было такое чувство, что она поймана, словно ее окружает некая растягивающаяся ткань. На работе все доходило до нее как через фильтр. Дома ничто не работало как надо. Вода в кране брызгалась, перебиваемая воздушными пузырями. Ветер, казалось, твердо вознамерился стучать ей в стены и окна сильнее обычного. По вечерам плохо принимал телевизор, а фонарь за окном то загорался, то гас, возмутительным образом испорченный.
Не один вечер провела Маргиналия, шагая от дивана к окну, и обратно, и опять к окну, и выглядывая, как будто Леон — или Билли, который не однажды появлялся в этих, как их назвать, мечтаниях, — мог оказаться снаружи, стоять в ожидании, прислонившись к фонарному столбу. Но там оказывался лишь прохожий, свет из ближайшей бакалейной лавки и фонарь, к которому никто не прислонялся.
Однажды ночью, после многих часов погасания-загорания, этого театрального эффекта, наблюдаемого сквозь шторы, раздраженная Мардж присмотрелась к фонарю повнимательнее и с физическим содроганием, с ощущением прозрения, мгновенно заставившим ее побрести к окну, держась за стены, осознала, что мигание не было беспорядочным.
Она обнаружила некий цикл. Неподвижно просидев несколько минут, наблюдая и подсчитывая, Мардж наконец неохотно, будто тем самым допускала нечто нежеланное для себя, начала делать записи. Фонарь включался и выключался. Вспышка, вспышка. Горит недолго, потом подольше, потом еще дольше. Вкл, выкл, вкл-вкл-вкл, выкл, вкл, выкл, вкл, выкл, затем перерыв и снова короткий цикл.
Да. Как же иначе? Длинные и короткие сигналы, выверенные комбинации. Фонарь выплескивал свет в азбуке Морзе.
Мардж нашла эту азбуку в Сети. Фонарь говорил: ЛЕОН УМЕР ЛЕОН УМЕР ЛЕОН УМЕР.
Мардж заставила его сообщать ей это повторно, множество раз. Все эти долгие минуты она не думала о том, как себя чувствует. «Леон умер», — шептала она, пытаясь не осознавать значения этих слов, а лишь убеждаться, что правильно перевела точки-тире проблесков.
Она расслабилась. В дурной абсурдности того, как пришло известие, было, конечно, что-то ужасное; да и самих слов, их содержания, объяснения, почему исчез Леон, она не могла не постичь, удержать вне восприятия. Мардж заметила, что плачет. Плакала она долго, почти беззвучно, глубоко потрясенная.
Настроившись за это время на световой ритм, она сразу же осознала внезапную заключительную перемену. Она схватила расшифровку азбуки Морзе, роняя на нее слезы. Эту последнюю фразу фонарь повторил только дважды. ДЕРЖИСЬ, прочла она, ПОДАЛЬШЕ.
Жалобно всхлипывая при каждом вздохе и двигаясь словно сквозь что-то клейкое, Мардж прошла к компьютеру и принялась за поиски. Ей ни на мгновение не пришло в голову повиноваться предписанию.
Глава 35
В воздухе над Лондоном витала бумага.
Стояла ночь. Куски бумаги разлетались с башни Кэнери-Уорф[41] , Канада-сквер, дом номер один. На вершке пирамидальной крыши, в высшей точке этой отвратительной фаллической постройки, стояла женщина. Ей легче было бы взобраться на башню БТ[42], но здесь она была на пятьдесят три метра выше. Магическая топография — штука непростая.
Время башни БТ миновало. Женщина помнила, что когда-то этот минарет со своим кольцом тарелок- антенн и передатчиков держал пригвожденным весь Лондон. Много месяцев он копил оккультные энергии и удерживал их на привязи, когда злые силы хотели их рассеять. Энергии шести наиболее мощных магических пользователей Лондона — соединенные с мыслями их соратников из Кракова, Мумбаи и сомнительного городка Магогвиля — сфокусировались вдоль тела башни и высвободились в мощном взрыве, который испарил наиболее значительную Неопознанную угрозу за последние семьдесят семь лет.
И что же, получило ли строение хоть какую-нибудь благодарность? Получило, но только от очень немногих, кто был в курсе происходящего. Теперь башня БТ стала устаревшим оружием.
Кэнери-Уорф родилась умирающей: таков был источник ее неблаговидной силы. В банкротские
