предание умалчивает. Итак, Александр приказал, чтобы — несмотря на строжайший запрет Моисея ставить идолов, — его статуи были воздвигнуты по всей Самарии. И несчастные самаритяне вынуждены были согласиться.
Несколько лет спустя Александр вновь проезжал через их страну и решил посмотреть на статуи, но ни одной не обнаружил. В ярости он прибыл в Сихем и вызвал первосвященника.
— Как случилось, — спросил Александр, — что самаритяне пренебрегают моими приказами? Разве я не повелел воздвигнуть мои статуи по всей Самарии? Почему вы этого не сделали?
— Но, господин мой, — взмолился первосвященник самаритян, — все выполнено в точном соответствии с твоим приказом.
— Покажите мне эти статуи! — рявкнул Александр.
Первосвященник во весь голос воскликнул:
— Александр!
И со всех сторон к нему кинулись маленькие мальчики одного возраста.
— Мы не решились нанести урон твоей славе, мой господин, — объяснил первосвященник, — изготовляя в твою честь образы из мертвого камня. Мы создали живые образы.
Выяснилось, что сразу после приказания Александра установить статуи в его честь самаритяне по всей стране назвали новорожденных мальчиков Александрами. Не знаю, имеет эта история исторические основания или нет. Но это предание в том стиле, который так нравился Иосифу Флавию, хотя в его трудах данная легенда и не рассказана. Я слышал ее от человека, который много лет изучал историю и фольклор самаритян.
В книге сэра Гарри Льюка «Церемонии в святилищах» можно найти следующее описание самаритянского жертвоприношения на горе Гаризим:
К заходу накануне Пасхи завершены все приготовления к жертвоприношению. В стороне от лагеря находится маленькая продолговатая площадка, обнесенная низкой каменной стеной, — это молитвенное место; рядом прорыта канава, которая начинается у алтаря из грубо обтесанного камня; возле него в медных котлах кипит вода. В нескольких ярдах расположена круглая яма или печь, вырытая на возвышенном участке, глубина ее примерно шесть футов, она выложена камнями; здесь будут жарить овцу, которую зарежут на алтаре, так что печь должна быть к нужному времени раскалена, поэтому в ней заранее разводят костер и в течение многих часов жгут ветки кустарника. Животные, каждое из которых является «агнцем безупречным, первогодком мужского пола», до того свободно бродившие по лагерю, теперь собраны в стадо молодыми пастухами и приведены к алтарю, где верующие приступают к первому акту молебна, включающего в себя «жертвенные молитвы». Все одеты по этому случаю в белые льняные одежды, лица собравшихся обращены к Святая Святых самаритянского храма, первосвященник занимает место во главе конгрегации. Следует отметить, что каждый мужчина перед молитвой производит обязательный ритуал омовения, сходный с мусульманским, каждый стоит на коленях на отдельном молитвенном коврике, и в определенные моменты богослужения все простираются ниц, касаясь лбом земли — в точности так же, как это делают мусульмане. Эта практика и ряд самаритянских литургических формул, аналоги которым можно найти в Коране, позволяет заключить, что самаритяне оказали существенное влияние на церемонии и формы богослужения ислама.
Когда солнце склоняется за горизонтом, первосвященник оборачивается к конгрегации и приступает к чтению главы 12 книги Исход, причем все рассчитано по времени так, чтобы слова «тогда пусть заколет его все собрание общества Израильского»53 были произнесены в момент исчезновения солнца. На слове «заколет» каждый из трех помощников, которые уже стоят наготове с агнцами, перерезает горло барашка одним быстрым движением (нож должен лишь раз прикоснуться к агнцу, чтобы жертва не издала ни звука), затем быстро перепрыгивает к следующему животному с той же целью. Для гостя, непривычного к такому зрелищу, предсмертные конвульсии барашков едва ли станут приятным впечатлением, но для собравшихся на церемонию самаритян перерезание очередного горла является сигналом к взрыву радости, люди кричат, поют и хлопают в ладони. Молодой священник собирает часть пасхальной крови в специальную емкость, перемешивает веткой дикого тимьяна и обмазывает ею входы во все шатры, в соответствии с указанием книги Исход, в то время как дети окунают пальцы в кровь и наносят по нескольку капель себе на лица. Затем кипящая вода выливается на туши барашков, чтобы легче было удалить шерсть; шкура остается нетронутой, дабы защитить мясо в печи. Как только животные очищены от шерсти, они проходят тщательный ритуальный осмотр, и все туши, которые сочтут небезупречными, будут отброшены. Такое случается редко, но при мне одно животное было забраковано. Животное, которое успевает издать звук в момент убийства, также отвергается. Настает время для самого жертвоприношения Всемогущему, «и обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник, который на печени, с почками он отделит это. И сожжет их священник на жертвеннике; это пища огня — приятное благоухание Господу»54, — все это собирается и помещается на алтарь, под которым заново разводят огонь, и так сжигают жертвоприношения до полного их уничтожения.
Тем временем туши готовят для погружения в печь. Из задней части вытягивают определенное сухожилие, в соответствии с указаниями книги Исход (потому что самаритяне утверждают, что знают, какого именно сухожилия коснулся ангел в ране на бедре Иакова), на мясо высыпают соль, согласно книге Левит. Правая передняя нога барашка и часть головы отделяются от туши, их жарят отдельно как долю священников, потому что «грудь принадлежит Аарону и сынам его, и правое плечо, как возношение, из мирных жертв ваших отдавайте священнику»55. Затем туши насаживают на вертела и опускают в печь, к этому времени покрытую землей. При этом верующие громко кричат: «Нет Бога кроме Единого» — фраза, которая послужила прообразом для мусульманского канонического
После этого вновь молятся и читают фрагменты священных текстов, что продолжается все время приготовления мяса, и в ходе этой церемонии первосвященник поднимает над головами собравшихся свиток Пятикнижия. Когда барашки зажарились, печь открывают, мясо распределяют между всеми присутствующими и едят «с пресным хлебом и с горькими травами»56, причем особо следят за тем, чтобы ни одна кость не была сломана; и старейший в мире ритуал, суть самого бытия самаритян как народа, подходит к завершению.
По мере того как дорога проносится через широкую зеленую равнину Изреель и взбирается на горы, на которых высится Назарет, приезжий может думать лишь о детстве Иисуса. Каждая скала, каждый холм здесь имеют особое значение, ведь они не изменились с тех пор, и Он должен был знать эти самые скалы и эти самые холмы. Оглядываясь назад, видишь простирающуюся до неба равнину, а в стороне, на западе — отроги Кармельа, одной из самых важных точек во всем маршруте.
Когда на вершине холма дорога выравнивается и устремляется к снежно-белым домам Назарета, к тысячам кипарисов, формой напоминающих острие копья, к террасам, на которых растут фиги и оливы, вы видите перед собой город именно таким, каким его себе воображали. Даже Вифлеем не так радует глаз. Но проезжающая машина привлекает толпы местных детей, жадно протягивающих руки и пронзительно требующих «бакшиш». А стоит выйти на улицу, вы немедленно чувствуете себя настоящей жертвой преследования.
Маленькие, но чрезвычайно настырные дети окружают вас плотной стеной, невероятно высокими, визгливыми голосами выкрикивают: «Бакшиш!», за ними надвигаются сомнительные личности, пытающие навязать вам открытки и проникновенно нашептывающие: «Изображение источника Богоматери, очень дешево», а среди тех, кто набрасывается на чужестранца и тянет его за рукава и полы одежды, особенно выделяются старухи с кружевами, намотанными на картонки, и табличками, которые гласят: «Дорогой друг! Не будешь ли так добр взять это для своего магазина или для того, кто захочет приобрести ручную работу, спасибо за услугу. Не забывай обо мне!»
Возможно, несколько инфантильно приходить в ярость от того, что впечатление от Назарета испорчено ордой шумных ребятишек, и от того, что прибытие в один из немногих городов мира, который
