Хеврон чрезвычайно деловой город, причем в нем господствуют те же виды деятельности, которые, должно быть, существовали тут еще во времена Давида. Мы вышли в широкую арочную галерею, где трое мужчин сидели на корточках перед печью. На них были фригийские колпаки, а физиономии их напоминали портреты финикийцев с какого-нибудь древнего рельефа на надгробии. В печи плавилось стекло. Низкорослые мастера опускали в горячую массу длинные стержни и двумя-тремя быстрыми движениями наматывали несколько разноцветных стеклянных слоев, создавая бусину — такие носят в Палестине для отвода дурного глаза.

Эти стекольных дел мастера выдували также яркие красные, синие и зеленые бутылки и разнообразные стеклянные чаши. Место, в котором подобные работы производились веками, напоминало крипту старой церкви. Работники не проявляли ни малейшего интереса к продаже своих изделий и, удостоив меня лишь беглым взглядом, продолжили свое дело, совершая ритмичные, уверенные движения и производя на свет все новые синеватые бусины-амулеты.

В другом сумрачном подвале мы увидели слепого, прядущего козью шерсть. Хеврон — один из главных центров по выделке кож, а состриженная шерсть прядется, а затем из нее ткут грубую ткань, похожую на дерюгу. Все прядильщики и большинство ткачей слепы.

В третьем помещении располагался гончар со своим колесом. Пока сырой, недоделанный горшок стремительно кружился, волшебные руки мастера формировали его, вытягивали горлышко, уплощали или приподнимали бока. Помощник ждал, пока мастер сформирует очередной сосуд, а затем добавлял его к изрядному уже количеству произведений, приготовленных для обжига.

Затем мы вышли на торговую улицу, где изделия громоздились на импровизированных прилавках, а перед каждым торговцем высилась небольшая кучка продуктов, в основном торговали пищей. Хеврон считается одним из крупнейших районов производства фруктов. Здесь хорошее водоснабжение и богатые почвы. Любопытно, что самый лучший виноград растет именно под Хевроном, но попал он сюда из местечка Эйн-Эскали — современное арабское название долины Есхол, из который разведчики Моисея вернулись с роскошными гроздьями винограда на шестах.

«И пришли к долине Есхол, и срезали там виноградную ветвь с одною кистью ягод, и понесли ее на шесте двое; взяли также гранатовых яблоков и смокв»³⁹.

Все это можно было бы сказать о Хевроне и сегодня.

— Ну, что же, прощай, — сказал я настырному проводнику.

— Ехать Лондон? — поинтересовался он.

— Да, я там живу. А что ты знаешь о Лондоне?

— Я знать все. Я ученый. Учиться в школе. Лондон большой, большой, большой, — потом на лице его появилось благоговение, и он восхищенно добавил: — и много дождя.

Для нас это может звучать как шутка, но для палестинца, чей урожай так часто сгорает и полностью погибает на немилосердном солнце, чьи виноградники вянут без дождя, чьи резервуары часто пустеют и пересыхают, а скот умирает от жажды, дождь никогда не кажется шуткой; это всегда благословение.

Когда я отъезжал от Хеврона, я представил себе учителя, который пытается изъяснить чудеса Лондона целому классу арабских мальчишек, вбивая в их головы потрясающий факт, что где-то на свете существует райский город, в котором всегда «много дождя».

Миля следовала за милей, но я не видел вокруг ничего, кроме жесткой темной земли и слепящего, выжигающего ее солнца. По сторонам дороги тянулись низкие гряды гор, жаркие, коричневые, конической формы «тели», под которыми захоронены города, знававшие Авраама. Мальчики в куртках из овчины гнали коз по бесплодной земле, а моя машина мчалась мимо по дороге, созданной для передвижения верблюдов.

Тут и там пустынное пространство нарушалось черными шатрами из козьих шкур, в которых жили бедуины, а также группами лошадей на привязи, верблюдиц и их длинноногих детенышей и порой небольшими стадами овец, не поднимающих головы от выжженной земли в поисках случайного пучка травы.

Это дикая страна, где обитают разрозненные племена, в ней изредка встречаются драгоценные колодцы, стада и фамильные кланы, о жизни которых мы можем судить по книге Бытие. Совершенно поразительное ощущение — оказаться на тропе, не менявшейся существенным образом со времен Авраама.

Шейхи вроде Авраама с женами, похожими на Сарру, и сыновьями, напоминающими об Исааке, по- прежнему кочуют от колодца к колодцу по этой раскаленной, негостеприимной стране. Такие сыновья, как Исав, ревнуют к братьям, схожим с Иаковом, и порой даже повторяют угрозу, звучащую в книге Бытие: «И я убью Иакова, брата моего»⁴⁰.

Тем временем дорога привела к небольшому оазису Беэр-Шева (ветхозаветной Вирсавии).

В Беэр-Шеве нет ничего, кроме нескольких отдельно стоящих деревьев, мечети, маленьких хижин, колодцев, знакомых еще Аврааму, правительственного здания и напоминания о войне — кладбища погибших британцев, а среди скромной группы деревьев красуется бюст лорда Алленби.

Бедуин, явившийся в Беэр-Шеву в поисках племенной справедливости или с целью купить что-то в кредит, под будущий урожай, восхищается лордом Алленби, как любым другим воином; но бюст вызывает ненависть.

Здесь говорят: «В этом месте не стало удачи, с тех пор как в Бир эс Шебе поставили идола…» Потому что живущие в пустыне бедуины относятся к Аллаху во многом так же, как и евреи к ветхозаветному Яхве, и все шейхи твердо и буквально верят в закон: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли»⁴¹.

И стоит сгореть урожаю в поле или наступить засухе, стоит внезапно умереть ягненку или болезни обрушиться на коз и верблюдов, стоит смерти посетить черные шатры бедуинов, смуглые жители пустыни, гордо, как короли, шествующие по пескам в районе Беэр-Шевы, подозрительно косятся на бюст лорда Алленби.

Я подошел к зданию суда в Беэр-Шеве с рекомендательным письмом к одному из наиболее романтических персонажей Палестины, Арифу эль Арифу, губернатору региона Беэр-Шевы — территория его по площади равна Уэльсу. Во время войны Ариф сражался с турками против нас, а потом попал в плен к русским; оттуда бежал в Китай, где в результате целой серии увлекательных приключений вступил в контакт с британцами и вскоре уже начал издавать газету в Иерусалиме. Он делал, говорил и писал все мыслимое, чтобы добиться ареста британскими властями. Снова бежал из заключения и пешком прошел через пустыню до Иерихона, перебрался за Иордан и обосновался в Моавских горах. Его прятали бедуинские племена, с которыми он установил дружеские отношения.

Он стал этаким арабским «Красавцем принцем Чарли», и ни одно самое усердное расследование не сумело выяснить, где именно он скрывается. Он просто исчез. Сэр Герберт Сэмюел, впоследствии занявший пост главы британской администрации в Палестине, предпринял поездку в пустыню с небольшим отрядом добровольцев. Шейхи пустыни были откровенно дружелюбны, а когда он прибыл в Эс-Сальт, среди диких гор за Иорданом, прошел слух, что приближается Ариф эль Ариф.

Некоторые официальные представители желали обыскать всю окрестную территорию, чтобы арестовать его, но недолгие размышления подсказали, что это не приведет ни к чему, кроме лишних проблем. Горстка солдат окажется беспомощной против тысяч вооруженных арабов. Однако местные шейхи подали главе британской администрации прошение. Они выстроили свои войска в линию и обратились с просьбой о помиловании Арифа. К их сердечной радости, это прошение было удовлетворено, и в мгновение ока Ариф — который все это время прятался в толпе среди бедуинов, — был поднят на плечи арабских друзей и доставлен к трибуне для заключения мира с представителями короля Великобритании.

С этого момента Ариф эль Ариф стал одним из наиболее ценных и уважаемых членов британской администрации в Палестине. Управление пустынными племенами района Беэр-Шевы явилось его триумфом, ведь никто не мог справиться с этими свободолюбивыми и отвергающими чужую власть людьми, которые признавали лишь тех, кому доверяли и кем восхищались.

Его наиболее замечательным достижением было проведение переписи населения среди бедуинов. Впервые в истории эти племена пустыни были исчислены, ведь, как и израильтяне давних эпох, они испытывали сильнейшее предубеждение против переписи. Они возражали: «Аллах знает число, так зачем