на кровле часовни Богоявления!

Если вы поднимитесь на крышу собора в Винчестере или на крышу Вестминстерского аббатства и вдруг увидите верблюда или хотя бы корову, вы явно начнете беспокоиться, но вид верблюда на крыше храма Гроба Господня не кажется столь ошеломляющим, он словно составляет часть фантастического обличия Иерусалима. На самом деле животное привели туда с грузом камней для починки кровли.

Вероятно, только на крыше этой церкви ясно понимаешь, что она выстроена на разных уровнях той скалы, которая образует навершие Голгофы, потому что все время приходится то спускаться по узкой железной лестнице на тридцать ступеней, то подниматься по другой — на десять или двадцать ступеней, чтобы освоить странную территорию, окружающую лабиринт куполов и крестов из железа и меди.

С одной стороны крыши я заметил веревку с сохнущим бельем, в том числе там была пара носков, которые могли принадлежать только кому-то из коптских монахов. Поблизости находилось маленькое, низкое строение с окошками, дверью и жестяной трубой от печи. Проходя мимо, я разглядел внутри смуглого отшельника, занятого, впрочем, не молитвой, а стиркой. И эта картина — отшельник, стирающий одежду, — показалась мне удивительнее, чем верблюд на крыше.

Поднявшись на крышу часовни Св. Елены, я открыл для себя один из наиболее необычных видов Иерусалима — монастырь черных иноков.

Некоторые монахи сидели на жарком солнце. Кое-кто сидел на корточках. Вокруг виднелись их хижины, грубые и примитивные сооружения с обмазанными глиной кровлями. Все это напомнило мне африканскую деревню в изгнании. На крыше возле «монастыря» высилась крошечная часовня — в нее могли войти лишь священники и служки, а братия и прихожане, желающие посетить абиссинскую службу, вынуждены сидеть на ступенях перед часовней.

Абиссинцы — самая странная, но во многих отношениях самая интересная община из всех, что поклоняются Христу в Святой Земле. Высокомерным людям, снисходительно улыбающимся по поводу причудливых особенностей этой церкви, следовало бы знать, что абиссинцы были обращены в христианство Фрументием в 330 году.

Это благочестивые люди, которые твердо держатся непривычных для нас верований. Они ведут родословие царской семьи от союза Соломона и царицы Савской, они убеждены, что Ковчег Завета спрятан где-то на территории их страны, а когда корабль прибыл в Африку, Яхве оставил Израиль, а избранным народом стали абиссинцы.

В Средние века черные монахи управляли значительными частями храма Гроба Господня, включая часовню Поругания, но, как я уже говорил, им не хватило сил, чтобы удержать эти позиции, и их вытеснили на крышу. Сегодня там живут около 20 монахов, которыми управляет темнокожий настоятель.

Я пытался заговорить с несколькими иноками, но не нашел никого, знавшего европейские языки. Они были вежливы и приветливы. Один старик провел меня в маленькую часовню и с улыбкой и поклоном пригласил войти. Я перебрался через несколько свернутых в рулон ковров и, когда мои глаза привыкли к сумраку помещения, понял, что присутствую на абиссинской литургии.

Крошечный погребок на крыше — если уместно использовать именно этот термин — был заполнен чернокожими монахами, опиравшимися на длинные, изогнутые посохи и монотонно выводившими песнопения в причудливой, варварской, не тонированной манере. Темная часовня была слабо освещена свечами. Ведовские шарики окрашенной травы свисали с потолка. Грубо нарисованное изображение святого Иеронима верхом на льве украшало одну стену, а алтарь был отделен от основного помещения ярко окрашенной и позолоченной преградой, а также алой занавесью.

Во время пауз между песнопениями эта завеса приподнималась, открывая священника и служек у алтаря, перед ящиком в форме ковчега, в котором находился потир. Они молились в густом облаке курящихся благовоний. Клубы выползали из алтарной части ядовитыми облаками.

Священники были облачены в ярко-красные, синие и зеленые одеяния из шелка и парчи. В какой-то момент литургии, когда завеса была опущена, сквозь щель я заметил, как священники меняли облачение, надевая еще более роскошные, а тот, что вел службу, водрузил на голову нечто среднее между короной и митрой.

Когда пение набрало силу, вошел монах, простерся ниц, а потом встал и раскрыл зеленый зонт с золотой бахромой по краю. Затем из алтаря вышел священник с гостией в руках; зонт — абиссинский символ королевской власти — с трудом подняли на специальное место над священником и потиром. То, что в церкви обычного размера было бы процессией, здесь напоминало странное вращательное движение, черные монахи — и я вместе с ними — передвигались по кругу, уступая место священнику, проводившему литургию. Затем зеленый зонт закрыли и вынесли из часовни, потом раскрыли его на открытом, залитом солнцем пространстве снаружи, гостию пронесли вокруг всей крыши часовни Св. Елены.

Сквозь дверной проем я смотрел, как они идут, три-четыре абиссинских монаха простерлись лицом вниз на слепящем солнце, когда мимо них проносили зеленый зонт.

Впоследствии, разговаривая об этих монахах со специалистом, изучавшим литургическую историю европейских конфессий, я услышал, что их службы включают в себя обычаи и символы, восходящие к древнейшим, дохристианским временам. Однако в целом ритуал напоминал службу египетской, то есть коптской, церкви. О нем известно не слишком много, и данная христианская община является беднейшим и наиболее малочисленным представительством у Гроба Господня, причем держится особняком.

Чернокожего настоятеля называли Абуна — это сирийское слово, означающее «наш отец». Так же называли нашего Господа, говорившего по-арамейски. Святой Марк сообщает нам, что Христос молился перед арестом в Гефсиманском саду, используя слово «Авва» — «Отец».

У абиссинцев сохранились непривычные для нас ритуалы: смесь иудейских и христианских обычаев, они считают священными днями и субботу, и воскресенье. Как я уже говорил, они каждый месяц празднуют Рождество — исключая март, и это единственные христиане, объявившие святым Понтия Пилата.

Полагаю, те, кто займется абиссинским богословием, могут оказаться в поразительном музее ересей и странных верований, следов иудаизма и язычества. Язык литургии у абиссинцев — геэз, классический и давно уже мертвый язык Эфиопии.

Есть нечто трогательное и величественное в этих простых и благочестивых людях, вытесненных из церкви, но поселившихся на ее крыше, бережно и упорно хранящих аромат святости, которые за века изоляции посреди исламского мира не утратили христианской веры. И я верю, что когда наш Господь сойдет на землю, он непременно посетит крышу часовни Св. Елены, где преданные ему люди ведут бедную и простую жизнь прямо под звездами.

Примерно 85 лет назад человек по имени Барклай шел вокруг стен Иерусалима с собакой и ружьем. Когда он приблизился к Дамасским воротам, то обнаружил, что собака исчезла. Он свистнул, но животное не появилось. Пройдя назад, он увидел, как собака выползает из-под городской стены, где, вероятно, что-то нашла. Пес стоял на месте и лаял, подзывая хозяина взглянуть на находку. Когда Барклай подошел, он заметил, что кусты и вековые отвалы мусора скрывали вход в пещеру, уходившую под стены и дальше под город.

В Иерусалиме подобное открытие воспламеняет воображение и возбуждает самые невероятные слухи. Арабы по сей день верят, что в одной из таких пещер ожидают счастливчика золото и серебро из сокровищ Соломона, Ковчег Завета и храмовые жертвенные сосуды. Но мечту о такой находке лелеют не только арабы. Я слышал от нескольких человек, вполне заслуживающих доверия и уважения, что Ковчег Завета, по их мнению, спрятан где-то в таинственных и никому не известных подземельях в районе Храма.

Так что Барклай поступил разумно, никому не сообщив о находке, и на следующий день вернулся к пещере с поисковой партией, расширил тесный вход, в который забралась его собака, и наконец попал внутрь.

Фонари, принесенные искателями сокровищ, освещали странную и пугающую картину. Это была снежно-белая пещера, настолько просторная, что ее дальняя часть терялась во мраке. Одного взгляда на каменные стены хватило, чтобы понять: это искусственное подземелье. Света фонарей не хватало, чтобы разглядеть всю пещеру. Это было начало гигантских поисковых работ, протянувшихся в глубь под улицами Старого города.

Вскоре они поняли, что наткнулись на каменоломни Соломона — Иосиф Флавий называл их