Когда я встал под красноватой колокольней Шендонской церкви, звонаря еще не было, и меня окружила возбужденная толпа, состоявшая из женщин в черных шалях и босоногих детей. Все они очень хотели, чтобы я немедленно послушал колокола. Самой услужливой среди них оказалась некая миссис Дрисколл, благодаря энергии которой я в конце концов обнаружил мистера Альберта Веллингтона Мередита, звонаря Шендона. «Единственный Мередит в Корке, сэр» — обладатель как исторического, так и политического имени.
Мы поднялись на звонницу, там свисали веревки восьми колоколов. Раскачивая тело вперед и назад, мистер Альберт Веллингтон Мередит вызвонил мелодию «Сына менестреля», как настоящий виртуоз.
Звон Шендонских колоколов, согласно знаменитым словам отца Праута, «плывет величественно… над полной речкой Ли»[11]. И Корк, должно быть, знает эти слова наизусть! Каждый раз, когда любопытный турист входит в помещение звонницы, мистер Альберт Веллингтон Мередит устраивает городу концерт. Он делает это двадцать девять лет. Мередит сказал, что летом, когда американцы мчатся через Корк по пути в Килларни, колокола Шендона звонят весь день.
Мы прослушали «День святого Патрика», «Арфа мощного Тары…», «Гарриоуэн» и свадебный перезвон.
Я посмотрел в окно и увидел внизу босоногих детей, изумленно обрадованных тому, что туристский сезон открылся так рано.
Мистер Альберт Веллингтон Мередит в силу привычки предложил сыграть для меня некоторые американские мелодии, но мне показалось, что Корк уже достаточно наслушался колокольного звона.
Мы поговорили о супруге правящей королевы, и о железном герцоге Веллингтоне, и о британском флоте, в котором в 1877 году служил мистер Мередит. Он рассказал, как поступил на судно «Ривендж» в Куинстауне, как объездил весь мир. В Китае их выбросило на мель, и его подобрали на «Корморант», который случайно проходило мимо…
Внизу шумела толпа детей. Ничего не оставалось, как выбросить горсть мелочи. Дети быстро подобрали монеты и разбежались.
Самое печальное место в Ирландии находится в нескольких милях от Корка. Это — порт Куинстаун, известный еще как Коб. Мне не довелось увидеть, как стоящий на глубине недалеко от берега атлантический лайнер дожидается посыльного судна с молодежью, покидающей родину. Тем не менее это характерная черта Куинстауна.
Это место слышало и будет долго слышать стон матерей, оплакивающих своих детей, словно покойников. Говорят, за последние двадцать пять лет около семисот пятидесяти тысяч молодых ирландцев покинули страну из этого порта. Куинстаун — незаживающая рана. Отсюда постоянно струится поток молодой ирландской крови.
Из того, что я слышал, отправление эмигрантского корабля из Куинстауна не сильно изменилось с тех пор, как об этом почти сто лет назад написали мистер и миссис Холл в увесистой книге «Ирландия»:
В июне мы стояли на набережной Корка и видели, как эмигранты садятся на пароход, отправляющийся в Фалмут, чтобы плыть в Австралию. Было их около двухсот человек, и огромная толпа собралась проститься с ними. Трогательная сцена. Трудно смотреть на это без сердечной боли и слез. Матери висели на шеях крепких сыновей; юные девушки прижимались к старшим сестрам; отцы, старые седовласые мужчины, падали на колени и простирали руки к небу, прося у Бога защиты для уезжающих детей: «Ох, — воскликнула одна пожилая женщина, — без тебя у меня ничего больше в жизни не останется! Ты все, что у меня было! Из семи сыновей оставался лишь ты! Ох, Деннис, Деннис, не забывай о своей матери, своей бедной, старой матери, Деннис!» И Деннис, молодой человек, хотя и с сединой в волосах, подхватил упавшую в обморок мать и посадил ее в тележку, привезшую к пристани его багаж. Затем поцеловал рыдающую молодую женщину, прислонившуюся к лошади, и сказал: «Ты, Пегги, с этого дня будешь ей дочерью, а я вызову вас к себе в следующем году, и мы будем вместе». Когда мы снова посмотрели в ту сторону, молодой человек уже ушел, а Пегги обняла старую женщину. Другая девушка подносила к ее губам щербатую чашку.
Среди гвалта и шума огромная масса людей, толкая друг друга, двигалась к месту отплытия. Казалось, перед нами плещется неспокойное море. Мы были свидетелями многих печальных эпизодов. Мужчины, среди них и старики, обнимали друг друга и плакали, как дети. Некоторые люди прижимали к груди маленькие реликвии родного дома — пучок таволги или ветку боярышника, нежные цветы которого и зеленая листва уже слегка завяли.
Невозможно описать последнее расставание. Стоны, молитвы, благословения и причитания соединились в один крик, исторгнутый из груди людей, собравшихся на набережной, и тех, что поднялись на борт корабля. Оркестр, стоящий на полубаке, грянул «День святого Патрика». «Выбей мозги из большого барабана, а то мы оглохнем от женских криков», — сказал барабанщику один из матросов…
Думаю, самое пронзительное описание отъезда молодого ирландца с сестрой в Америку передано в рассказе «Отъезд в ссылку» писателя Лиама О’Флаэрти. Рассказ включен в сборник «Весенний сев». В нем описывается вечеринка с танцами, а фоном служит грусть от грядущего расставания:
Отец вошел в комнату в своей лучшей одежде. На нем был новый шерстяной жилет — спереди черный с серым, сзади белый. В одной руке он держал мягкую фетровую шляпу, а в другой — бутылку со святой водой. Он кашлянул, тронул сына за плечо и сказал слабым, мягким голосом, какого раньше никто не слышал: «Что ж, пора».
Мэри и Майкл поднялись. Отец сбрызнул их святой водой, и они перекрестились. Затем, не глядя на мать, лежавшую в кресле со сцепленными на коленях руками и молча, без слез, уставившуюся в пол, все вышли из комнаты. Торопливо чмокнули маленького Томаса (он не должен был ехать в Килмуррадж) и, взявшись за руки, покинули дом. Выходя из дверей, Майкл отщипнул со стены кусочек штукатурки и положил ее в карман…
Когда я спросил в отеле
Этот
Этот продукт — разновидность колбасы, приготовленной, как я понимаю, в основном из овечьей крови и молока. Это ирландский кузен пудинга Бери. Ревнивые дублинцы говорят, будто он жжет горло. Они морщатся, когда говорят об этой колбасе, так же, как люди, рассуждающие о сыре стилтон и хаггисе. Но дришин выше всех этих мелких нападок: его можно назвать икрой Корка.
«Двенадцать лет назад я женился на английской девушке. Теперь мы живем в Лондоне, — рассказывал мне урожденный житель Корка. — Когда я тяжело заболел инфлюэнцей, друзья прислали мне из Корка дришин. Это первое, что врачи Корка дают тяжело больному, потому что наша колбаса — самая питательная и хорошо усваиваемая еда. Жена никогда дришин не видела, и, когда открыла коробку, колбаса вдруг вытянулась в длину. Жена вскрикнула и выронила дришин: она подумала, что это змея…»
Мне принесли на тарелке вареную колбасу. В нарезанном виде она похожа на твердое шоколадное бланманже. В своем энтузиазме они переусердствовали и облили колбасу распущенным маслом, но я инстинктивно почувствовал, что настоящие любители дришина этого никогда не делают. Это особенное, тонкое блюдо, приятное, где-то даже женственное.
Я бы предпочел его в жареном виде.
