настоящего леса, чем уже упомянутый Уоррингтон.
По воскресеньям во всех серых деревушках Ланкашира собираются рабочие-горняки. Они сидят на корточках, привалившись к стенам, их натруженные руки бессильно свисают меж колен. Эти мужчины — единственные в Англии, кто позволяет себе, подобно арабам, сидеть на корточках. Как правило, в центре группы крутится белая гончая на поводке. Рабочие сидят, курят и с нескрываемой надеждой наблюдают за проходящим мимо шоссе.
На одном из поворотов я увидел табличку с надписью «Уиган» и решил заглянуть в городок. Кто же сможет противиться соблазну познакомиться с Уиганом?
Уиган — если бы в нем не проживали крепкие и решительные ланкаширские парни — наверняка имел шанс стать самым «затюканным» городом в Англии. На протяжении многих лет он был жертвой неудачной шутки. Стоило какому-нибудь артисту мюзик-холла произнести со сцены слова «Уиган-пир»[46], и зал тут же покатывался со смеху. Та легкость, с которой само имя воздействовало на чувства аудитории, в известном смысле ответственна за неслыханный успех шутки.
Для миллионов людей, которые в глаза не видывали и никогда не увидят Уигана, название этого города стало символом непролазного мрака и нищеты. Дело зашло настолько далеко, что исполненный патриотизма местный совет предпринял ряд мер, дабы положить конец затянувшейся шутке. Однако в борьбе со сложившейся традицией уиганцы потерпели поражение — старая острота продолжает жить! По мнению некоторых представителей деловых кругов Уигана, такое положение вещей сильно мешает процветанию города, поскольку отталкивает возможных инвесторов. Об этом остается лишь пожалеть, ведь Уиган не только предлагает удобные участки под возведение новых фабрик и заводов, но и берется обеспечить необходимые условия для их строительства. Здесь уже существует налаженная транспортная инфраструктура, достаточный рынок труда и топливная база.
Мне достаточно было провести в городе десять минут, чтобы понять: шутками здесь и не пахнет! Уиган представляет собой вполне преуспевающий город-курорт (сопоставимый по значению, например, с Уэднисбери) в самом сердце Черной страны. Кроме того, он вполне может оспаривать славу некоторых стаффордширских центров гончарного искусства. Признаюсь, я и сам до некоторой степени пребывал в плену у всеобщего мнения об этом городе. Прибыв сюда, я намеревался запечатлеть картину бесконечного мрака и уныния — грязные улицы, каналы с застоявшейся водой и бледные, худосочные жители, которые влачат нищенское существование в этом обреченном городе.
Господи, что за чепуха! Познакомившись с Уиганом лично, могу сказать: я бы не отказался провести отпуск в этом городе — по крайней мере короткий отпуск.
— Сдается мне, что ваш город бессовестно оклеветали, — сказал я мужчине, стоявшему посреди главной улицы.
— Рад слышать это, сэр! — весело воскликнул он. — Лично я прожил в Уигане всю свою жизнь и не променял бы его ни на какой другой город.
Мужчина одарил меня теплой улыбкой и предложил показать достопримечательности. Я ответил, что предпочел бы самостоятельно познакомиться с ними. Мой собеседник снова просиял. Я обратил внимание, что все уиганцы проявляют крайнюю доброжелательность, стоит им убедиться в вашей искренней симпатии к городу.
Подобная реакция тронула меня до глубины души.
Приезжая в Уиган, вы подспудно готовитесь к худшему и бываете сильно удивлены, обнаружив на месте предполагаемого упадка и запустения вполне преуспевающий (хоть и старомодный) сельский городок. Спускающаяся с холма главная улица производит исключительно приятное впечатление — благодаря большому количеству новеньких фахверковых домов. Дело в том, что городской совет принял постановление, согласно которому все дома на центральной улице должны перестраиваться не иначе как в тюдоровском стиле. Таким образом, полагаю, что в ближайшие двадцать лет Уиган превратится в самый привлекательный и оригинальный промышленный городок Северной Англии.
За время своей часовой прогулки по городу я сделал немало открытий. Как выяснилось, Уиган был построен еще римлянами. Они называли его Коккий, что, на мой взгляд, звучит куда забавнее, чем Уиган. Я не удивился бы, если б во времена римской Британии легионеры точно так же заходились в смехе при одном только упоминании о Коккии! К сожалению, все, что сохранилось с тех времен, — древнеримский алтарь, который сейчас встроен в северный эркер церковной башни. Сама церковь тоже заслуживает упоминания, поскольку датируется четырнадцатым веком (к несчастью, после фундаментальной реставрации от первоначальной постройки осталось немногое).
Следующим открытием для меня стала связь Уигана с королем Артуром! Оказывается, легендарный король бывал в городе, более того, совершил здесь некоторые из своих подвигов.
За рыночной площадью разбит обширный городской парк (не менее тридцати акров) с итальянскими садами и живописным озером посередине. Представьте себе, в этом осмеянном и оклеветанном городе я обнаружил один из лучших военных мемориалов, какие мне доводилось видеть в Англии. Я уж не говорю о большом открытом рынке Уигана, занимающем второе место в стране после Ноттингемского.
Удивительно, но никто так и не смог объяснить мне значение слова «Уиган». За консультацией я отправился к секретарю городского совета.
— Увы, происхождение названия неясно, — вздохнул он. — Понятно, что слово саксонского происхождения, поскольку город наш очень старый. Это подтверждает и девиз Уигана — «Древний и верный». В моем понимании слово «Уиган» с древнесаксонского переводится как «кусты рябины рядом с церковью».
— Вот название, которое воистину способно сокрушить тысячу анекдотов!
— Да уж, — согласился чиновник, — шутка насчет Уигана зашла слишком далеко и немало навредила нашему городу. Все эти байки послужили распространению совершенно ложного представления об Уигане. А теперь, если не возражаете, я хотел бы показать вам окрестности. Вы сами убедитесь, что редкий промышленный город имеет такое достойное сельское обрамление…
Итак, мы направились на окраины Уигана. Но еще по пути я отметил необычный для городских улиц сильный запах сена. Объясняется это тем, что Уиган со всех сторон окружен полями, которые на севере простираются до самого Даксбери-холла — кстати, единственного в этой части страны места паломничества американцев. Они приходят поклониться городу, в котором родился доблестный Майлз Стэндиш[47]. На главной дороге мы наткнулись на грубо вырубленный каменный крест. Как выяснилось, с ним связана одна из самых интересных местных легенд.
— Перед вами знаменитый Крест Мэйбл, — пояснил секретарь, — который упоминается в «Обрученной» Вальтера Скотта. Эта история приключилась в давние времена с уиганским рыцарем по имени Уильям Брэдшей. Так уж вышло, что сэр Уильям отбыл в крестовый поход, и долгое время от него не было никаких вестей. Его жена Мэйбл, посчитав супруга погибшим, вторично вышла замуж — на сей раз за валлийского рыцаря. Естественно, это сильно не понравилось сэру Уильяму, когда он наконец вернулся домой. В порыве гнева он убил валлийца и был вынужден целый год скрываться от закона. Его жене тоже пришлось несладко — в глазах всего общества она была опозорена. Духовник Мэйбл наложил на нее епитимью: раз в неделю она должна была босая и простоволосая приходить к этому кресту и замаливать свои грехи… Думаю, в конце концов супруги помирились, и все закончилось благополучно.
Не успели мы выйти за пределы города — и пяти минут не прошло, — как оказались в самой настоящей сельской глубинке. Повсюду простирались луга, на которых люди убирали сено; через ручьи были перекинуты старые мостики; огороды обнесены высокими изгородями; вдали виднелись очаровательные рощицы и лощинки.
— И все это наш Уиган! — с горделивой улыбкой заявил секретарь.
На мой взгляд, Уиган интересен прежде всего как идеальный пример современного делового города, который сочетает энергичную и успешную деятельность в настоящем с богатой историей в прошлом. В отличие от городов, выросших буквально в одночасье на волне промышленной революции (а таких отыщется немало в каменноугольном бассейне Англии), Уиган опирается на уходящие в глубь веков традиции, главная из которых — лояльность по отношению к королевской власти.
Официальный статус города Уиган получил в 1100 году от Генриха I, и здесь до сих пор бережно хранят выданную в двенадцатом веке и скрепленную королевской печатью грамоту. В годы гражданской