в солидной, мужественной атмосфере сельской фермы.
Плотной толпой они окружают загоны для скота или же давятся возле зарешеченных вагончиков, где поросята тычутся своими пятачками им чуть ли не в лица. Склонившись, мужчины внимательно рассматривают корову с теленком — иногда на это уходит не менее получаса.
— Плодовитая! — изрекает наконец Билл Бруэр, задумчиво набивая трубку. Проходит еще полчаса, во время которых тишина нарушается лишь жалобным мычанием маленьких тупоносых телят.
— Да, — соглашается с другом Гарри Хоки, доставая собственную трубку, — неплохая корова.
Возле дверей закрытых вагончиков ведутся обстоятельные торги, причем на языке, который я долго пытался идентифицировать, но по зрелом размышлении посчитал все-таки иностранным. А внутри вагончиков бродят жирные свиноматки — они покорно ожидают, когда цену «собьют» и их наконец-то купят. Я, как завороженный, наблюдал за толпой на ярмарке. Какие яркие характеры, какие неповторимые лица! Теперь, в эпоху прогрессивной стоматологии и безопасных бритв, в городе уже не встретишь подобных людей. Лично я бы посоветовал всем нашим актерам поездить по сельским ярмаркам, чтобы сделать бесценные зарисовки с представителей старшего поколения. О, эти удивительные пучки седых волос, которые произрастают в самых неожиданных местах у них на щеках и подбородках; сколько кротости прячется в их водянисто-голубых глазах! А какие профили — сам Фальстаф бы позавидовал! Увы, молодые англичане явно уступают в оригинальности своим отцам и дедам. Современная тенденция к всеобщей стандартизации подгоняет всех под одну мерку, и это очень грустно, друзья мои.
Страна многое потеряет, когда старые девонширские фермеры отживут свое и исчезнут из нашего мира.
— Ну что, мать, как прошел день?
— Да грех жаловаться, Джордж… А тебе удалось продать нашу старую свинью?
— А то как же! Продал и очень неплохо. А что это у тебя в пакете, мать?
— Да шляпа же, Джордж!
— A-а… ну да, ну да. Я мог бы и сам догадаться…
Старая серая кобыла неспешно трусит по проселочной дороге — с одного холма на другой, затем вниз, в долину и снова вверх, на пригорок, где среди плодовых деревьев прячется ферма. Одна трудовая неделя завершилась, завтра с зарей начнется другая. У фермеров, как известно, работа никогда не кончается.
Изрядно устав, я собирался пораньше лечь спать, но тут снизу, из бара гостиницы, до меня донесся взрыв поистине гомерического хохота. Интересно, что там у них происходит?.. Хотя еще не стемнело, в небе над Эксмуром висела круглая желтая луна. Окрестные холмы с разноцветными квадратами полей — серовато-зелеными и салатными — были окутаны нежной сумеречной дымкой. Над разогретой землей то там, то здесь зависали небольшие стайки мошкары, которые издалека казались неподвижными облачками. Над ними с резкими криками пролетали стрижи, на фоне неба напоминавшие черные дротики…
— Ха-ха-ха-ха-ха! Ха! — новый всплеск веселья заставил меня вздрогнуть.
Через открытое окно доносился стук глиняных кружек о деревянные столешницы. Запах крепкого табака боролся с обычными ночными ароматами и в конце концов их победил. Решено: спущусь вниз и выясню, по какому поводу такое веселье. Может, мне удастся побеседовать с каким-нибудь местным стариком. За кружечкой пивка он наверняка расскажет массу любопытных историй…
Гостиная напоминала полутемную прокуренную пещеру. В дверях мне пришлось наклониться, чтобы не удариться о низкую притолоку. Клубы сизого табачного дыма висели в воздухе и медленно поднимались к потолку в лучах тусклой парафиновой лампы. В комнате пахло пивом, мокрой одеждой, пылью, псиной, ламповым маслом, а еще витал тот неопределенный, неуловимый запах, который часто окружает старых людей. Над камином красовались оленьи рога, а по стенам были развешаны яркие картинки из календаря. За стойкой бара стоял сам хозяин — в рубашке с короткими рукавами, но при этом в фетровой шляпе, очевидно, чтобы обозначить должностное положение. Он ловко подливал клиентам эль и сидр, а в промежутках прикладывался к своему стаканчику с разбавленным джином. Весь зал был заполнен толпой рабочих, поденщиков с ферм, егерей, молодых фермеров и еще бог знает кого.
Оглядевшись, я заприметил чудесного старичка, который сидел в углу на деревянной скамье, курил трубку и лучезарными глазами посматривал на окружающих. Жестокий ревматизм согнул его чуть ли не пополам, так что в гробу старику предстояло лежать в той же позе, в какой он и жил — в позе пахаря, склонившегося над плугом. Подобно многим своим землякам, он принципиально не тратил деньги на дантистов. По этой причине зубы давным-давно распростились с его челюстью, рот запал, и оттого лицо старика приобрело неповторимо-благостное, почти младенческое выражение.
«Какая удача, — думал я, пробираясь в тесный угол. — Передо мной типичный местный старик, которого я разыскиваю с тех пор, как приехал в Эксмур!»
Я прихватил для него большую кружку эля, которую старик принял с озорным подмигиванием. Все складывалось идеальным образом. Я уселся рядом и приготовился выслушать незатейливую историю его житья-бытья.
— Вы, наверное, прожили здесь всю свою жизнь? — спросил я как бы между прочим.
Старик вынул трубку изо рта и заговорил невероятно громким и резким голосом:
— Ну да, само собой… Я-ко от яблони нетко па-ат.
— Вот как? — удивился я.
— Да, — подтвердил он. — Вур вишь, само собой!
После чего разразился кудахчущим смехом и хлопнул кружкой о край стола. Я внимательно посмотрел на своего собеседника, решая чисто академический вопрос: насколько бы присутствие зубов улучшило положение. Старик неверно истолковал мой взгляд (очевидно, приняв внимание за понимание) и чрезвычайно воодушевился. Он придвинулся поближе и, тыча в меня трубкой, принялся генерировать серию невероятных звуков. Время от времени он останавливался или придавал своей речи вопросительные интонации. Это служило для меня сигналом: я кивал и говорил наугад то «да», то «нет». Удовлетворенный старик с новым пылом продолжал свой монолог.
Со стороны, наверное, казалось, что беседует парочка старинных приятелей.
Прошло пятнадцать минут, и я начал жалеть, что вообще встретил этого человека. К моему сожалению примешивалось острое раздражение, так как у меня сложилось впечатление: старик рассказывает мне нечто весьма интересное. Несмотря на почтенный возраст, в нем обнаружился талант прирожденного рассказчика. Проникшись ко мне доверием, он говорил уже без остановок и, судя по всему, все больше и больше наслаждался собственной историей. Я же, со своей стороны, довольно скоро пришел к выводу, что мои попытки понять речь старика обречены на провал, поэтому и вовсе перестал слушать, а просто сидел и разглядывал своего собеседника. Занимался этим довольно долго — до тех пор пока каждая морщинка и каждый пучок волос на его старом лице не врезались навечно в мою память.
В какой-то момент старик выколотил трубку о ножку стола и, обратив на меня взгляд своих водянисто-голубых глаз, выдал тираду, которую я, судя по интонации, истолковал как вопрос.
— Да, очень интересно! В самом деле! — сказал я и тут же испугался, что совсем не к месту.
Однако, как выяснилось, старик нуждался не в подтверждении, а в поощрении, поэтому мое глупое замечание его вполне удовлетворило.
Он с упоением вернулся к своему повествованию, а мне ничего не оставалось делать, кроме как молча изумляться тем разнообразным звукам и шумам, которые извлекал из себя старик. Очевидно, он был большой юморист (по крайней мере, в собственном понимании), потому что время от времени речь его прерывалась уже знакомым мне кудахчущим смехом — для меня это был сигнал тоже рассмеяться, — затем старик продолжал говорить. Он казался абсолютно неутомимым. Мне подумалось: вот если б удалось заманить его на лондонские подмостки! Наверняка он стал бы открытием сезона. И тут мой собеседник внезапно замолчал. Я при этом испытал такое глубокое облегчение, что довольно глупо заметил:
— Ага… полагаю, это все — больше ничего здесь не случалось?
Если мое предыдущее замечание не пробило брешь в самообладании старика, то уж это полностью преуспело. Похоже, оно стимулировало взрыв местного патриотизма. Старик схватил меня за руку и что-то горячо зашептал. Затем отстранился, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Я же — вконец
