В былые времена этот первый, самый ранний проход носил название «танца слуг», поскольку все слуги в городе (и только они!) начинали свой день с веселого хоровода по городским улицам. Сегодня подобные ограничения сняты, и к танцующим может присоединиться любой, кто найдет для этого силы в столь ранний час. Я увидел группу молодежи (примерно сорок-пятьдесят человек): молодые люди и девушки стояли парами в ожидании начала мероприятия. У всех парней в петлицах красовались букетики из ландышей, на девушках были легкие цветастые платья из муслина или нинона. Очаровательное зрелище!
Грянула музыка, и танец начался. Пары выстроились в колонну одна за другой и, держась за руки, двинулись вперед: несколько быстрых скользящих шагов, разворот и смена партнеров по цепочке. Затем следовало быстрое кружение на месте, девушки возвращались к своим первоначальным кавалерам и двигались дальше.
Я от души наслаждался этим простым, непринужденным танцем. Теперь никакой сдержанности и смущения не было и в помине. Двигаясь в такт несмолкаемой мелодии, молодые люди смеялись, перебрасывались шуточками с друзьями и между собой. Горожане выходили из домов, улыбались и приветственно махали танцорам.
Отличительной особенностью Флорал-Данса является тот факт, что участникам процессии по ходу действия разрешается и даже предписывается заходить в дома через парадную дверь и выходить через заднюю (если, конечно, позволяет планировка жилища). Некоторые дома и магазины были намечены заранее, и именно туда музыканты вели танцующих. Мне рассказывали, что многие домовладельцы и лавочники расценивали посещение своих домов как добрый знак, обещавший удачу в будущем.
Живописная цепочка из приплясывающих, кружащихся и подпрыгивающих пар двигалась по мостовой, а я — в числе прочих зрителей — перемещался по обочине улицы, уже изрядно оглушенный громкой монотонной музыкой. Мне казалось, что мотив ферри-данс навечно врезался в мою память. Краем глаза я уловил в толпе славное девичье личико и, поддавшись импульсу, протянул руку. После секундного колебания девушка шагнула мне навстречу. Мы взялись за руки и присоединились к колонне танцующих. После нескольких грубейших промахов и ошибок (естественно, с моей стороны) мы наконец поймали ритм и вскоре выглядели не хуже других.
Вместе со всеми мы спускались по ступенькам, проскальзывали в зеленые воротца перед дверями, входили в тесные прихожие, где невозможно было танцевать — так что оставалось лишь держаться за руки и смеяться, — потихоньку, полегоньку передвигались по узкому коридору, пока не оказывались на заднем дворике. А там, у садовой калитки, нас уже ждал оркестр — несколько расстроенный подобным испытанием, но доблестно продолжающий долбить свое «пам-пам-пам»…
Все было так мило, так невинно и — совсем несовременно. В наше время нечасто встретишь девицу, которая способна покраснеть, делая вам безобидный комплимент («а вы совсем неплохо танцуете!»). Я тоже отвечал в тон: как очаровательно она выглядит и как мне нравится ее зеленая шляпка. Девушка рассказала, что работает в магазине мануфактурных товаров — и все это на ходу, пока мы шагали, поворачивались, меняли партнеров и снова возвращались друг к другу.
Танец завершился перед зданием хлебной биржи — там же, где и начался. Мы все раскраснелись и запыхались. Моя прелестная незнакомка обожгла меня на прощание взглядом, пробормотала «всего доброго» и удалилась к своему завтраку и мануфактурным товарам.
Незадолго до полудня, когда должна была начаться главная, кульминационная часть празднества, Хелстон напоминал город Безумного Шляпника. Огромные толпы со всех уголков Западной страны заполонили улицы, а автобусы привозили все новых и новых зрителей. Местной полиции пришлось выставить оцепление, чтобы расчистить проход к хлебной бирже основному составу исполнителей — почтенным гражданам Хелстона (в визитках и шелковых шляпах), а также их женам (в элегантных туалетах для приемов на свежем воздухе).
Ровно в двенадцать оркестр заиграл ферри-данс, и в ослепительном солнечном свете по ступенькам двинулись отцы города — импозантные мужчины в тех самых визитках и шелковых шляпах. Они торжественно, едва касаясь кончиками пальцев, вели дам. Мистер Хит Робинсон, увековечивший на своих гравюрах цилиндры, оценил бы по достоинству то серьезное и солидное веселье, которое сочли для себя возможным эти господа. Тем не менее они танцевали.
Танцевал известный в городе адвокат. Рядом с ним двигались врач, священник, агент по продаже недвижимости, управляющий банка со своей женой — по сути, вся верхушка Хелстона важно выступала, построившись в пары, поворачивалась, обменивалась партнерами и изящно, церемонно кружилась на месте.
В окружении любопытной толпы высокопоставленные танцоры прошествовали по главной улице и скрылись в здании обувного склада. Музыка несколько потеряла в звучании, поскольку наиболее громоздкие инструменты (в частности, большой барабан) не последовали внутрь за танцующими, а остались снаружи. Барабанщик и вовсе вскоре удалился в ближайший бар. Хорошо хоть тромбон остался…
В какой-то момент показалось, что мелодия ферри-данс, доносившаяся из-за закрытой двери, воспарила под самую крышу. Я ожидал, что вот-вот увижу в чердачном окне начищенные башмаки и изящные дамские туфельки, исполняющие несложные па танца.
Однако ничего подобного не случилось. Танцоры, как и полагалось, вышли на улицу из другой двери — все такие же чопорные, серьезные, даже мрачные, будто принимали участие не в весеннем празднике, а в некой религиозной церемонии. Они вошли еще в один магазин, танцуя, прошли сквозь жилой дом, затем по крутому переулку спустились на главную улицу, закоулками обошли Боулинг-Грин и вернулись к хлебной бирже.
Целый час выдающиеся граждане Хелстона танцевали под однообразную, но увлекающую за собой мелодию ферри-данс. Они проходили сквозь строй зрителей, и тысячи людей двигались за ними вслед. Они шлепали по ржаворыжим ручьям, которые вытекали из неисправного водопровода, и бежали по улочкам этого «эксцентричного корнуолльского городка».
Такова была кульминация дня.
Однако сейчас, оглядываясь назад, я должен признать: лучшим моментом праздника все-таки стал утренний «танец слуг». Тогда зрители еще не нахлынули в Хелстон, и глаза всего мира не были прикованы к танцорам. Так что именно в течение того часа в Корнуолле вновь царил дух доброй старой Англии.
Лендз-Энд, Край земли! Из Страны роз на Край земли — трудно придумать более резкий контраст! Резкий ветер задувал с моря, принося с собой тот молочно-белый туман, который нагоняет страх на самых отважных мореходов. Их легко понять: в этом месте острые гранитные утесы выдаются далеко в море, а скрытые под пологом из морской пыли, они вдвойне опасны. Каждые две минуты из тумана доносится «бум, бум!» — это стреляет сигнальная пушка на маяке Лонгшипс. Если не считать трех престарелых леди в очках, вокруг не было видно ни души. Дамы — кутавшиеся в свои тюлевые накидки и сжимающие в руках стандартные наборы почтовых открыток — представляли собой легкую добычу для злобного ветра, который явно вознамерился унести их бог знает куда. А что? Это же Край земли, в таком волшебном месте все возможно! Фантазия моя разыгралась, я представил, как несчастных старушек забрасывает на берег заколдованной реки, где они превращаются в пятнистую форель и навсегда растворяются в мире легенд. Наверное, их неравная борьба со стихией произвела впечатление не только на меня, но и на молодого человека, местного гида, потому что он подошел к бабушкам и, неопределенно махнув в сторону извечного пейзажа — бушующее море и гранитные скалы — произнес:
— Кажется, будто вы трое — последние дамы в Англии!
Скорее всего, он хотел сделать комплимент, но старушки отреагировали весьма холодно:
— Вот как? Очень странно!
— Бум! Бум! — прогремело в белом тумане, и волны с новой силой обрушились на мыс.
Ежась на пронизывающем ветру, я тем не менее порадовался, что очутился на Лендз-Энд в такую непогоду, а не погожим солнечным деньком. Ибо тогда здешняя местность выглядела бы обычным участком скалистого побережья, каких немало в Корнуолле. Белый же туман, обернувшийся мелким устойчивым дождиком, пропитывал тело влагой, а душу — меланхолией: начинало казаться, что здесь не просто Край земли, а конец всего на свете. Избавившись от назойливого «пирата из Пензанса» (который во что бы то
