Я вышел из офиса и отправился осматривать сланцевую гору.

Нет ничего на свете, кроме, пожалуй, острова Портленд, что можно было бы сравнить с карьером Динорвик.

Гора поднимается на высоту 1400 футов. Ее разрабатывали террасами. Достаточно бросить один взгляд на могучую гору, чтобы понять, что сланец выбирают ровно со всех сторон, чтобы избежать обрушения.

Это пирамида с широким основанием.

Когда смотришь на огромные карьеры, в которых уместился бы собор Святого Павла, не веришь глазам: неужели человек своими маленькими белыми ручками мог сделать все это?

— Взгляните, — сказал мой гид, — вроде мы срыли очень много, а если б можно было спросить мнение горы, то она бы сказала, что ее лишь слегка поскребли. У нас здесь еще столько сланца, что мы могли бы построить крышу над всем миром, и она простояла бы многие века…

Я бросил взгляд на вершину горы, заросшую нетронутой травой.

По карьеру проложены рельсы на расстояние свыше пятидесяти миль. Маленькие, словно игрушечные локомотивы таскают за собой длинные вагоны, груженные сланцем.

Я смотрел на крутые склоны. Гора представляет собой удивительное зрелище с точки зрения цвета. Пласты цвета морской воды чередуются с серыми и пурпурно-серыми полосами; слой цвета кларета примыкает к почти синему сланцу.

— На этой горе нет ни одной окаменелости, — сказали мне. — Вы смотрите на скалу, которая сформировалась задолго до появления на Земле признаков жизни…

Сланец спускают с горы по крутой маленькой железной дороге. Вагонетки соединены стальными канатами, выдерживающими напряжение в тридцать тонн. Они медленно катятся по длинному спуску, и в то время как одна цепь вагонеток с грузом идет вниз, другая вереница уже пустых вагонеток поднимается по второй колее.

Железная дорога проходит в самое сердце горы и сообщается с каждой «галереей» карьера.

— Прыгайте сюда! — сказал мой гид.

Поравнявшись с пустой цепочкой, мы вскочили в вагонетку. Пятнадцать минут мы медленно поднимались, причем иногда угол наклона составлял один к двум.

Прибыв на пересечение путей, мы прошли некоторое расстояние и увидели следующую крутую дорогу, взбиравшуюся к другому перекрестку. Сели в еще один поезд и поднимались приблизительно полчаса.

Вышли из вагона, одолев половину пути наверх. Воздух здесь был заметно холоднее. Увидели бараки и мастерские. С «галерей», находившихся в милях от нас, сланец спускали туда, где его разрезали на куски, а потом везли на нижний уровень.

Я встал на краю глубокой пропасти и посмотрел вниз. Повсюду сланец — огромные пространства оголенного сланца. Сланцевые ущелья. Далеко внизу маленькие поезда, на рельсах бесшумно отдуваются локомотивы, не крупнее куска сахара. Озеро напоминало блюдце с голубой водой.

Резко взревела сирена, сланцевая гора ответила гулким эхом.

— Сюда, в укрытие! — воскликнул мой гид. — Сейчас будет взрыв!

Мы увидели, что в соседней галерее люди прекратили работу и бросились в каменный барак. Едва мы укрылись, оглушительно грохнуло.

Бум!

Взрыв отозвался в сотне каверн и покатился к небу. Я заглянул в отверстие в стене и увидел далеко наверху столб дыма и падение породы. Мне это живо напомнило артиллерийскую бомбежку. Взрыв за взрывом сотрясали карьер. Одни взрывы были ближе, другие дальше от нас.

В одних галереях укладывали заряды взрывчатки, в других спрятавшиеся в укрытиях рабочие наблюдали за тем, как срабатывают уже заложенные заряды. Если что-то не получится, они дадут сигнал и останутся в укрытии еще на полчаса.

Но сегодня ошибок не было. Произошло около двадцати пяти взрывов. Один прозвучал так близко, что мы услышали, как отламываются тонны сланца, услышали глухой звук его падения. Наступила тишина. Мы прождали пять минут. Снова завопила сирена.

— Отбой, — сказал гид. — Можем выходить.

В ближайшей галерее мы увидели результат взрыва. От горы отлетели тонны красивого зеленого сланца, часть повалилась на землю, часть забросило наверх, другие куски треснули и остались висеть, дожидаясь, когда их отколют.

Рабочие, обвязавшись веревками, спускались по крутым склонам галерей и принимались бить кирками по сланцу, пока тот не отваливался. Огромные глыбы с грохотом катились в пропасть. Внизу камень быстро нарезали на плиты наподобие могильных, толщиной около пяти дюймов, и грузили в вагонетки. Двое мужчин толкали вагонетки к локомотиву. Мы пошли в мастерскую.

Раскалывание и обработка сланцевых блоков — увлекательнейшее зрелище. Сланец — единственный камень, который можно расколоть по длине на гладкие плоские слои, не нарушая при этом твердости блока.

Мастерство, с которым рабочий обрабатывает плиты сланца толщиною пять дюймов, расщепляет их снова и снова, — это то, чему быстро не обучишься. Умение приходит после нескольких лет ученичества. Обработка сланца — наследственное занятие населения Северного Уэльса. На первый взгляд все кажется простым, но попробуйте, как я, взять зубило — и посмотрите, что получится!

Мужчины сидят в длинном помещении возле циркулярных пил, все серые от сланцевой пыли. Огромные блоки подаются наверх, под зубья пилы. За несколько мгновений блок разрезается на равные отрезки, каждый толщиной около дюйма. У рабочего в руках киянка и зубило в форме рыбьего хвоста. Он устанавливает зубило на край плиты, два или три раза тихонько стучит по нему киянкой, и через секунду в его руках оказывается тонкая плитка.

Блок толщиною в дюйм можно разделить на девять плиток, но в природе не бывает плиток тоньше одной шестой дюйма.

После расщепления блоков плитки обрезаются. Эту операцию совершают как вручную, так и машинным способом. За ручной обрезкой, разумеется, смотреть интереснее.

Мужчины и мальчики берут стопки грубых плиток, устанавливают плитку на острый край и с невероятной скоростью и точностью наносят по ней несколько ударов ножом — готово, плитка выровнена.

В мастерских на склонах сланцевой горы обрезают сланец, подгоняя его под нужный размер. Работники дают плиткам странные названия. Самая большая плитка — «королева», следующий размер — «герцогиня» и так далее. Плитка размером шестнадцать на восемь дюймов называется «леди».

Мужчины, занятые этим трудом, живут в нескольких милях от Лланбериса. У них открытый взгляд, и они часто смеются. Я встретил интересного человека: ему семьдесят один год, а чувствует он себя мальчишкой. Его имя звучит исторически — Оуэн Гриффит Джонс. Он — один из лучших мастеров карьера, а по-английски не знает ни слова!

Я говорил с ним с помощью переводчика, но, боюсь, пропустил все шутки.

Мистер Джонс однажды покинул Уэльс: он приезжал в Лондон во время юбилея королевы Виктории. В памяти у него остался Лондон, которого давно уже нет. В городе он был всего один день, но, кажется, повидал все.