питерцу песня «Город над вольною Невой…» А пока… Ночь…
В глубине станции виден едва различимый источник света, полоска, пробивающаяся из-под двери. За дверью, в небольшой комнате, сгорбившись над столом, сидит человек. Зовут его Николай Павлович Левченко, Палыч. Душа-человек. Тот, к кому за помощью приходят со всех окрестных станций.
Он что-то увлеченно чинит. Больше в комнате никого нет, за исключением кота Марсика, калачиком свернувшегося на кровати. Случайно встретившись когда-то, они с тех пор не расставались. Кот сладко спит, временами лапки его начинают загребать — словно он бежит куда-то.
— Ну-ну, понеслась охота, — улыбается Палыч.
Время идет. Вот стрелки перевалили за полночь. Два часа. Чай в кружке давно остыл, но мастер к нему так и не прикоснулся. Три часа.
Когда стрелки стали приближаться к трем сорока, Палыч бросил инструмент. Руки, а затем и все тело мужчины мелко задрожали.
Это началось давно. Каждую ночь воспоминания накрывали его грудой рухнувших обломков, накрывали с головой, мешая дышать. В такие минуты он, потеряв ориентацию, метался в темноте, наполненной стонами и криками о помощи. Каждую ночь…
Николай Павлович был человеком военным. Разное случалось с ним и его товарищами, и плохое, и хорошее. Хорошего, пожалуй, было больше, но лишь до поры до времени. Пока не вспыхнул в полную силу Кавказ.
Его группа должна была охранять спокойствие в районе Домбая, в то время, пока правительство с высокими гостями проверяло новую горнолыжную трассу. Не служба, а подарок! А потом наступила та ночь. Их накрыло плотным минометным огнем ровно в 3.40, когда все сладко спали, досматривая седьмой сон. Многие погибли мгновенно. Другие… Другие вместе с ним пытались организовать оборону, и гибли, гибли один за другим у него на глазах.
Сережа Симонов… У него была разорвана спина, и сквозь рану виднелось сокращающееся легкое… Жил после страшного ранения около часа, все просил позвонить домой и сказать, что у него все хорошо…
Гриша Гусев… Потеряв ногу, он, пока мог, продолжал бой и спас многих…
Андрей Белов… Меткий, зараза! Если бы не его прицельный огонь из пулемета… Скольких он спас тогда… Такого парня…
Атака была отбита к утру. Красное солнце, красный от крови снег. Кровавый рассвет…
После той ночи Палыч подал в отставку. «Звезду Героя», полученную за тот бой, он сразу же спрятал в карман.
Сережа, Гриша, Андрей. Десятки других. Молодых, не спасенных им. Изматывающие, жуткие видения…
Он уснет только под утро, прямо за столом. Все понимающий кот подползет и прижмется к хозяину всем телом, согревая… А наутро его разбудил Алексей с дочкиным письмом к Деду Морозу.
Разобравшись с делами, Левченко отправился на станцию Балтийский вокзал. Несмотря на глубокую ночь, жизнь на станции била ключом: кто-то развешивал мишуру и гирлянды на фонарях, кто-то вырезал из бумаги снежинки и расклеивал их на стены и колонны. А прямо посередине платформы, переливаясь всеми цветами радуги, стояла новогодняя елка. Атмосфера праздника, светлого, сказочного, забытого, казалось, навсегда…
Палыч так и стоял бы с открытым ртом, наблюдая за происходящим, если бы его не окликнули.
— Николай Павлович! Коля! — Захар Баженов, начальник «Балтийского», радостно улыбался.
— Капитан! — Левченко распахнул объятия.
— Рад! Рад видеть! Какими судьбами?
— Да вот… — гость замялся. — Дело у меня тут одно… Деликатного свойства…
Читая Аленкино послание Деду Морозу, начальник «Балтийского» улыбался в усы. Закончив чтение, он хитро, с прищуром, взглянул на гостя.
— Что ж, грешно не помочь. Только, — Баженов сделал многозначительную паузу, — есть и у меня одна просьба. Деликатного, — он больше не мог держать серьезную мину, — свойства.
— Проси, что хочешь! — решительно сказал Палыч.
— Дед Мороз нам нужен. Ты как?
Мужчина сделал вид, что раздумывает.
— А Снегурочка будет? — спросил он.
— Организуем.
— А кто? — начал привередничать Палыч.
— Зиночка с Литейного, — Баженов внимательно посмотрел на гостя: как-то тот отреагирует на его слова.
— Зи-иночка?! — удивился Палыч.
— Она. А что, тебя что-то не устраивает? — хитро глянул начстанции.
— Нет. Нет-нет. Все… Устраивает все. Ты… Капитан… Вообще-то праздник детский был… Но теперь он и для меня… Спасибо! — как-то вдруг совсем по-юношески разволновавшись, покраснел Палыч. — Устраивает!
Предпраздничная суета полностью поглотила Палыча, уходить с «Балтийского» он не торопился. Да и куда идти, когда здесь столько забот! Левченко со своими золотыми руками, был нарасхват. Времени на разучивание роли почти не оставалось. Но он был рад и, поручив Марсика заботам местной ребятни, полностью погрузился в работу. Задумка была грандиозной: привезти на праздник всех детей с соседней Фрунзенской. Как они старались, что только не придумывали! В результате уже к концу второго дня и вагоны, и собственно дрезина превратились из унылых, потрепанных временем средств передвижения в сказочные домики на колесах. Уставал он страшно, да и волновался не меньше. В ночь перед отправкой Палыч впервые за столь долгое время заснул почти мгновенно…
Встав утром пораньше, он облачился в костюм Деда Мороза, наклеил бороду, усы и еще раз произнес речь перед зеркалом. До Фрунзенской на поезде — всего ничего, не успеешь оглянуться. Сказать, что Левченко волновался — не сказать ничего: «Только бы все прошло хорошо! Многие дети даже не слышали об этом празднике. Нам было не до сказок, и мы перестали их рассказывать детям! А им так нужно верить в хорошее, в то, что добро победит зло. В то, что есть чудо. В то, что в этом мрачном мире осталось место для радости, для любви… Впрочем, только ли детям? Нет, сказка нужна всем. Не будет сказки, веры в чудо — и мы все точно вымрем…»
Машинист дал сигнал.
— Фрунзенская. Дед Мороз, на выход! — засмеялись бойцы сопровождения.
Палыч вышел из вагона и первым делом направился к комнате Алексея. Разбуженные сигналами поезда обитатели станции открывали двери и выглядывали наружу, а, увидев, что за чудо стоит на путях, выходили на перрон. Заспанные, ничего не понимающие, они тихо переговаривались, не решаясь подойти и расспросить прибывших о том, что же все это значит. А потом из поезда вышел Дед Мороз в шубе, с посохом, с бородой и усами, и их лица приняли такой вид, что Палычу стоило огромных усилий не рассмеяться.
Вот и нужная дверь… Палыч достал из мешка коробку с куклой и принялся еще раз повторять текст, но, услышав шаги за дверью, громко постучал.
Дверь открыла сама Аленка. Она была уже одета — как видно, ждала его.
— Ты Аленка с Фрунзенской?! — Палыч постарался изменить голос, а тот возьми и дрогни.
— Дедушка Мороз? — удивилась девочка.
Кто бы сказал Палычу раньше, что он будет волноваться куда больше, однажды изображая Деда Мороза, чем переживал маленьким мальчиком, когда заснеженный волшебник к нему пришел впервые, — не поверил бы. Но, глядя в глаза Лешиной дочке, он вдруг и сам начинал верить, что чудеса еще вернутся в этот выжженный мир.
