Всегда помню и Вас, и за Вас молюсь. И прошу того же. Я очень ясно сознаю, что все чудеса моей жизни — это по молитвам близких, друзей, прихожан. Без этого — не знаю, что было бы.
Обнимаю Вас обеих.
Ваши иконы у нас в храме («вход в Иерусалим» и др.)
======================================
Поздравляю Вас взаимно со светлым Праздником. Всегда помню о Вас молитвенно. Чувствую кожей, как Вам трудно. Что делать Ю. Н. в осаде множества болезней? Пока только надеяться и верить, что эти страдания, принятые добровольно, — где-то в мире уравновесят зло. Есть тайная связь между такими страданиями и другими людьми, которых любишь. Это как бы нести часть тяжести креста за них. Да пребудет с Вами обеими чудо Его Страдающего Присутствия.
======================================
Хотя молитвенно связан с вами ежедневно, все же совесть упрекает, что так долго не писал. Дело не только в праздниках, но и в том, что мой настоятель уже месяц болен и я служу один. Это сокращает и без того малое время. Рад, что Вы получили икону. Специально хотел найти для Вас рельефную, чтобы, водя рукой, Вы, Юлия Николаевна, воскресили в памяти этот образ. В нем глубокая символика. Матерь Божия как бы в средоточии пламени. Это не только образ соприкосновения человеческого и Божественного, но и залог небесного покрова среди бурь земных. В старину с этой иконой выходили, если начинался пожар. Что касается биографии о. Сергия, то это лучшее, что было у нас напечатано о нем. Не только по форме, но и по насыщенности. Это большое событие. Он как бы вернулся к нам после многих лет. Наверно, он сам даже не надеялся, что это произойдет в этом столетии. Почитание Девы Марии есть удивительная тайна Церкви. Можно много об этом думать и писать, но всего этого мало. Все познается в личном сопереживании Ее креста. Она не посредница в метафизическом смысле слова, но Она все же есть Та из нас, Которая стала вратами Спасения.
Очень чувствую Ваши трудности. Но верю, что в них скрыт смысл: увенчание пути страданиями особого рода. Да пребудет Дух Утешитель с Вами обеими в дни Пятидесятницы и всегда...
В
======================================
Получил ваше письмо. Сразу не смог ответить, т.к. уже 3 месяца служу один. Но сейчас, после Петрова дня, ухожу в отпуск. Думая о ваших трудностях, скорбях и болезнях, знаю только одно: по- человечески рассуждая ничем, кроме терпения, с этим не справиться. Но я знаю, что в какой-то момент, когда все уже невыносимо, Господь дает «второе дыхание», разрешается неразрешимое. Нам кажется, что все в тупике, но именно тогда приходит неожиданная помощь, неожиданный просвет. Только бы Господь был с нами. Он ведь и с нами страдает. И Он берет на Себя наши немощи.
Ежедневно молитвенно помню Вас. Пусть Он укрепит Вас и даст Вам мир.
======================================
Только что вернулся из отпуска и пишу вам. Но и находясь далеко от Москвы, продолжал мысленно и молитвенно быть с вами. Сознаю, как вам сейчас нелегко, тем более, что такая жара. Хоть Вы и давно живете в Азии, но, наверно, к этому трудно привыкнуть. Я знаю, что статью об о. Сергии написала Елена Ивановна. Говоря, что она Ваша, я имел в виду, что Вы о ней меня просили. Обязательно напишу ей об этой статье. Давно, с Пасхи по-моему, мы не посылали друг другу писем. То, что она сделала, очень важно, т.к. это доброе начало по богословской, церковной и человеческой реабилитации о. Сергия. И это поможет вернуть ему доброе имя. Очень непросты были его пути и тех, кто был с ним. Почти была потеряна большая традиция. Слава Богу, что есть признаки ее восстановления. Конечно, сейчас у нас в духовных школах мало богословов, которые сумеют оценить его по достоинству. Но растут новые силы и все ценное будет сохранено. Я в это верю. Многие несправедливости сейчас выправляются. Хочется надеяться, что так будет и дальше. Но не знаю, насколько глубоко это коснется церковной сферы. У нас накопилось исторического мусора не меньше, чем в других сферах жизни. И пошлет ли Господь людей, чтобы разгребать эти авгиевы конюшни.
Буду и впредь молиться о Ваших близких. Напишите, поступила ли в Академию Ваша крестница. Я рад, что иногда приезжает И. и я имею от Вас живые вести.
Сам по-прежнему много работаю. Несмотря на долгую полосу испытаний, в целом моя жизнь мало изменилась с тех пор, как Ю. Н. была в Деревне у нас. И в семье все идет своим чередом. Внучка уже пойдет завтра в 1-й класс. И внуку полтора. Им расти — нам умаляться.
Образ жизни родителей
По окончании университета папе (единственный сын генерала Рейтлингера[132]) предложили оставление при нем, что давало возможность научной деятельности, но он предпочел государственную службу. Его либеральные друзья слегка за это его «презирали»; впрочем — главный его друг — Куркотовский, как и Глейбер, муж Лидии Владимировны, родной сестры Ольги Владимировны (Оболенской), умерли очень рано. Образ его жизни слегка окрасился этим выбором.
Мать наша, хотя и дочь генерала Н. Гонецкого[133], брата Ивана Степановича, героя Плевны[134], (воспитанница Смольного института, поклонница Ушинского) не любила «светскость», воспитывала нас очень просто, будучи как бы прирожденным педагогом, и несла светские обязанности, необходимые в то время, скорее, как бремя.
«Лидия Николаевна — единственный педагог, которого я встречала в жизни», — говорила впоследствии Ася Оболенская (будущая мать Бландина).
«Мама, ты воспитывала нас внушением».
С раннего детства, при всей своей жертвенной любви к нам, — полное отсутствие баловства, и при этом — свобода (например — когда видела с моей стороны нерешительность, — не берет на себя решение, а предоставляет его мне и т. д.).
Родились мы все на Знаменской улице, близ храма Знамения (ныне снесенного), около Николаевского (ныне — Московского) вокзала.
Вскоре наш отец получил очень хорошую службу[135] в Государственных сберегательных кассах[136].
