улыбнулся:
— Мата Хари Страхан.
Она заметила, как напряжено его лицо, и решила, что во всем виновата она. Сжала его руку и сказала:
— Прости меня.
— Нет, Милла, это ты меня прости. — Он не сводил взгляда с дороги; они двигались в плотном потоке машин.
— Лукас, кое-чего ты не знаешь.
Он бегло и озабоченно покосился на нее.
Тогда она все ему рассказала — с самого начала.
Час пик заканчивался. Они ехали в сторону Блуберга. Проехали мимо пляжа в Милнертоне, где Милла несколько часов назад приходила в себя, хотя тогда она едва замечала, где находится. Слова лились потоком — пожалуй, даже слишком бурным. Она стыдилась того, что поневоле обманывала его, и часто запиналась. Солнце заходило над морем; в приглушенном свете лицо Лукаса казалось мрачным. Он слушал молча, не глядя на нее.
Когда она закончила, он с усталым восхищением произнес:
— Милла…
Она испытала облегчение. Огромная тяжесть свалилась с плеч. Она напряженно ждала его реакции. Он ответил не сразу.
Он вздохнул и сказал:
— Я не работаю на ЦРУ и не имею никакого отношения к смерти Шабангу.
— Лукас, я тебе верю… Но тогда что это — совпадение? Ты действительно случайно пришел на танцы?
— Да.
— А вечером в понедельник?
Он беспомощным жестом оторвал руки от руля.
Она ждала, все больше замечая, как он устал.
— Однажды ночью в Нью-Йорке, — тихо сказал он, — я вспоминал свою университетскую подружку. И мне стало интересно, как она поживает, что делает. А на следующий день я вдруг наткнулся на нее на Лексингтон-авеню… Как ты думаешь, велики ли были у нас шансы встретиться? Я не знаю, как объяснить такие явления.
Она поняла, что он хотел сказать, и кивнула.
— Так вышло, и все…
— Ты ее до сих пор вспоминаешь? — спросила она, нарочно переводя разговор на другое.
Получилось. Он повернул к ней голову и улыбнулся:
— Сейчас уже нет.
— Ты устал, — заметила она.
— Нет, — возразил он. — У меня крупные неприятности. И мне придется обо всем тебе рассказать, потому что ты так или иначе во всем замешана.
В половине седьмого оперативник доложил Квинну, что они отсмотрели все записи, сделанные камерами торгового центра. В начале третьего Милла Страхан вошла в восьмой вход. Более-менее они сумели установить ее маршрут; она пролезла под канатом у кинотеатров, перебежала на другую сторону. Снова попала в объектив камеры у фитнес-центра. И только четырнадцать минут назад они увидели, как она выходит из шестого выхода на западной стороне. Последняя камера проследила, как она спускается на подземную парковку, а оттуда, очевидно, выходит в город.
Они решили, что у выхода ее кто-то подобрал.
Лукас Беккер рассказал Милле о том, как он похитил Шахида Латифа Османа.
Он сказал: скорее всего, все закончится через несколько часов. Он хотел перехватить Османа и его машину у мечети, пересадить его где-нибудь по пути в «гольф», чтобы удостовериться, что за ними никто не следит, поехать в Блуберг, привязать Османа к стулу в наемной квартире… Он собирался освободить Османа после того, как ему вернут деньги.
Вначале все шло по плану. У мечети Осман был очень напуган, потом узнал Лукаса, потому что тот уже приезжал к нему домой. Послушно сел в свою машину, за руль, ехал, куда было велено, и все время повторял:
— Шабангу врет. У меня нет ваших денег.
На что Беккер терпеливо отвечал:
— Значит, вам придется их достать.
Первая трудность возникла, когда он силой вытащил Османа из машины рядом с железнодорожными путями в Вудстоке. Он заметил, как Осман сунул руку в карман.
— Не надо! — закричал Беккер и прицелился в него из пистолета, но Осман не реагировал.
Лукас повалил его на землю, выкрутил руки и приставил ствол пистолета к его щеке.
— Лежи тихо!
Тело Османа страшно напряглось; в глазах появилось отчаянное выражение. Беккер, остро сознавая, что время уходит, сорвал с заложника куртку и обыскал ее. Нашел только мобильник, швырнул его за ограду.
Тогда Осман вскочил, но, как ни странно, не убежал, а попытался снова сесть в машину.
— Что ты делаешь? — крикнул Лукас, останавливая его.
— Сумка! — задыхаясь, проговорил Осман.
Сумка… Когда Осман выходил из мечети, у него на плече висела сумка.
Не выпуская Османа, Лукас нагнулся и достал сумку из салона. Надо было спешить, потому что преследователи приближались.
Как только они перешли пути, в тупичке между фабричными корпусами, Осман попытался отобрать сумку у Лукаса:
— Отдайте мне!
Лукас выдернул сумку и ответил:
— Пошли!
Осман, на лице которого было написано отчаяние, шагал все медленнее и то и дело хватался за грудь.
— Сердце, — сказал он.
— Хватит врать. Пошли!
В «гольфе» Осман сел сгорбившись; он побледнел, на лбу выступил пот, он часто дышал. Дрожащая рука медленно потянулась к черной сумке.
— Оставь сумку в покое! — Лукас посмотрел Осману в глаза, увидел в них дикий страх. Рука дернулась к левому плечу, лицо исказилось от боли. Но Лукас Беккер все еще не верил ему.
— Мне надо принять лекарство! — простонал Осман.
Лукас, не обращая на него внимания, сосредоточился на дороге. Он часто поглядывал в зеркало заднего вида.
Вдруг Осман завалился на бок. Беккер выругался и остановился. Приподнял голову Османа, увидел, что у того закатились глаза. Он схватил его за запястье, с трудом нащупал пульс и понял, что у его заложника сердечный приступ. В свое время его учили приемам первой помощи. Он понимал, что следующие пятнадцать минут значат для Османа жизнь или смерть. Приступ изменил все. Он поехал в город, повез потерявшего сознание Османа в ближайший медицинский центр, больницу имени Кристиана Барнарда. Остановился у приемного отделения, втащил Османа внутрь и позвал на помощь. К ним бросились санитары, он помог положить Османа на каталку. Объяснил, что у этого человека случился сердечный приступ; он солгал, сказав, что только что нашел его неподалеку, на улице.
С Османа сняли мусульманский халат, приставили к груди стетоскопы, надели на лицо кислородную
