— Полковник, — проговорил зычно Пугачёв стоявшему рядом с ним Падурову. — Сигай попрытче в балку, пущай Овчинников шлет по две сотни неприятелю во фланги. Да не шибко чтоб ехали, а самой тихой бежью. Для заману!

Падуров поскакал.

— Ермилка, зажигай вестовой сигнал, — приказал Пугачёв.

Ермилка спрыгнул с седла, пошарил взглядом, за что бы привязать лошадку, и, ничего не найдя, протянул повод Пугачёву.

— Подержи-ка маленько, батюшка, ваше величество… Я живчиком!

Пугачёв зорко присматриваясь к наступавшему врагу, взял под присмотр Ермилкину лошаденку. Ермилка уже успел повалить высокий шест с большим пучком просмоленной соломы наверху и добыть огня. Солома запылала. Ермилка стал размахивать огненным шестом и снова воткнул его на место. Он посмотрел в сторону Берды и радостно закричал:

— Запластало, ваше величество.

Пугачёв, передав Ермилке повод, обернулся. В версте уже горел второй сигнал, а дальше занимался третий, и так — до самой Бердской слободы вспыхивали условные сигналы. Вот в слободе ударила вестовая пушка. Это означало, что сигнал принят и что скоро Максим Шигаев прибудет со свежею силой на поле битвы.

Артиллеристы, под командой Чумакова, уже тащили свои пушки на санях и подсанках к кирпичным сараям и втаскивали на Маячную гору. Старик, великан Пустобаев, напрягая мускулы и потряхивая бородою, пер пушку вверх по откосу, как добрый конь.

Стало помаленьку смеркаться. Пугачёвская конница приближалась с флангов к колонне Валленштерна. Вернувшемуся Падурову Пугачёв приказал взять из балки, что за Сыртом, весь его, падуровский, казачий полк и, выждав время, ударить стремительно по врагу.

— Только одно — пушек остерегайся.

Впереди уже завязалась перестрелка.

— А ну, Чумаков, плюнь-ка во вражью силу. Без промаху да почасту!

— Припасов-то маловато у нас, — ответил с горечью Чумаков и, оглаживая свою бурую и широкую, как лопата, бороду, поскакал к пушкам.

Маячная гора загудела навстречу надвигавшемуся врагу, загудели Пугачёвские пушки и от кирпичных сараев.

Валленштерн остановился. Его четыре дальнобойных орудия грянули по наседавшей коннице картечью. Мартемьян Бородин кинул своих казаков в атаку. Пугачёвская конница, отстреливаясь, рассыпалась по степи. Казакам Бородина, сидящим на заморенных лошаденках, за Пугачёвцами не угнаться, у тех кони сытые, степные.

И вдруг Бородин, Валленштерн, солдаты и сам стоявший на валу Рейнсдорп заметили, что от Бердской слободы валит народ: на санях, на телегах, бегом… Валит все гуще и гуще… Тысячи! Много тысяч.

А в это время Падуров вырвался из балки со своим полком оренбургских казаков и поскакал на Валленштерна. Солдаты с егерями встретили их ружейными залпами, пушки ударили картечью. Несколько казаков упало.

Падуров скомандовал рассыпаться и преследовать бородинцев. Началась по степи скачка, работа пиками. Падуров скакал конь в конь с Фатьмой. Оба хорошо рубили саблями. Настигая врага, Падуров кричал:

— Подчиняйтесь государю! Не противьтесь! В Берду езжайте, в Берду!

Народ на валу смотрел на сражение с дрожью. Мальчишки, чтоб лучше видёть, вскарабкались на деревья. Скакавшие по степи лошади казались им издали собачонками, а сидевшие на них люди — тряпичными куклами, и все сражение — потешной игрой.

— Глянь, глянь, упал!.. Ощо упал! Ощо! Наши это… Ей-ей, наши…

У-у-у, глянь, народу-то што, народу-то што валит. Это из Берды, по сигналам, ишь пластают огнем сигналы-то…

Пугачёв смотрел на свой подходящий к полю боя народ и хмурил брови.

Затем он улыбнулся. Но его улыбка была не из веселых. Народ бежал, скакал, торопился на санях: мужики, татары, башкирцы с ружьями, с кольями, с пиками, с сайдаками. Потрясая дубинами, народ воинственно выл. Так воет море в зимний шквал, ревет в бурю непролазный лес.

— Го-го-го-го… Давай-давай-давай!.. — вопила толпа, наплывая на врага лавиною.

К Валленштерну уже неслись гонцы от Рейнсдорпа.

— Отступать! Отступать!

А чтоб поддержать отступающих, из крепости был выслан сильный сикурс из гренадерских и мушкетерских рот при шести орудиях. Валленштерн давал бородинским казакам сигнал за сигналом к отбою и, устрашась многотысячной силы врага, стал спешно строить свой батальон в каре.

Над степью растекалась сутемень. В морозной выси замерцали звезды.

Шигаев, доставив народ из Берды, подскакал к Пугачёву:

— Чего прикажешь делать, государь? Силы у нас — во!..

— Не силы, а кулаков да кольев…

Ретивый конь под Пугачёвым плясал и всхрапывал. Конь делал «свечу» и косил глазом на необъятные степи, где носятся всадники.

— Яицкие где?

— А эвот-эвот, ваше величество, — показал нагайкой Шигаев.

— Теперь самая пора по крепости вдарить, Рейнсдорп более половины войсков-то в степь выгнал. — Пугачёв надвинул на брови шапку, хватил коня в бок подкованными сапогами и, гикнув, помчался в сопровождении Ермилки, Зарубина-Чики и Творогова к отряду яицких казаков.

— За мной, детушки! — поравнявшись с ними, огневым голосом закричал он.

Падуров в пылу перестрелки заметил, как яицкие казаки взяли путь к Егорьевской церкви, а впереди них — Пугачёв.

— Ба! Государь! — увидав Пугачёва, вне себя заорал Падуров. — Эй, оренбуржцы!.. Собирай наших. Айда за государем! — И он с горстью своих поскакал за отрядом яицких казаков.

Шигаев тем временем ударил со своей толпой на отступавшего в батальонном каре Валленштерна. Его сильный отряд, отстреливаясь из пушек и ружей, подбирая своих раненых, полным ходом спешил к распахнутым крепостным воротам. Пугачёвцы сильно теснили его, но вплотную сцепиться все же опасались.

— Наддай, наддай, детушки! — поощрял Пугачёв скачущих за ним и впереди него казаков. — Рви кочки, ровняй бугры, держи хвосты козырем!

— Ура, ура! — голосисто гремели казаки, взяв наперевес пики и поспешая за государем. В их сердце отвага, огонь, в широко открытых глазах нет и тени страха.

А вот и Егорьевская церковь, вот он — ров, вот — вал, а за валом в таинственном сумраке взбудораженный город.

Пугачёв выхватил саблю.

— На штурм! На слом! — и с горячностью повел казаков в конном строю через глубокий ров к валу.

— Ги-ги-ги! — пронзительно орали скакавшие молодцы, держа свои пики навзлете.

И вдруг притаившийся враг полохнул на валу и на ближних батареях огнем пушек, ружей, мушкетов. Если б не спустившийся сумрак, смельчакам-Пугачёвцам досталось бы на орехи! Все-таки отпор был столь силен, гул многочисленных орудий и бой барабанов столь устрашителен, что казаки смешались, подстреленные их лошади взвивались свечой и падали, валились наземь раненые, убитые люди.

А на валу уже прогремела команда:

— В штыки!

Вновь набежавшие из резервов солдаты, хватив по стакану водки, с хриплым ревом «ура» ринулись в гущу конников.

Пугачёв, Падуров, Фатьма, Зарубин-Чика, Пустобаев и многие другие рубились, как богатыри. Ермилка остервенело орудовал пикой.

Пугачёв во весь голос кричал солдатне: