Когда вышли на околицу Чижей, Всеслав увидел церковь. Сделанная из чистых бревен, она сверкала белизной среди черных от старости изб смердов. Сруб и маковка храма высоко поднимались к небу, а на самой вершине светился медный крест.
Землю вокруг церкви тщательно подмели, и собранные стружки и щепки горкой поднимались в стороне.
Дверь в храм была распахнута; волхв увидел в ее чистом нутре трех плотников с поднятыми вверх лицами, чего-то рассматривавших на потолке.
Позади новой постройки, там, где недавно лежали бревна, стоял небольшой, врытый в землю стол. Сейчас возле него сидел пьяный вирник и зло стучал костью о миску, выбивая мозг. Вирник долго не обращал внимания на подошедших волхва и отроков, потом отбросил кость, большими глотками выпил кружку меду и невидящими глазами уставился на Всеслава.
— Попался, вурдалак! — промычал он, жирным пальцем ткнул в сторону отрока. — Позови этих дураков!
Ждать пришлось долго. Соловей переступал гудевшими от усталости ногами, то закрывал глаза, то смотрел на дремлющего вирника, окруженного роем мух.
Христиане, как и всегда были одеты в свои черные одежды; Кулик оттолкнул вирника, выплеснул из кружки на землю остатки меда, подождал, пока рядом устроятся остальные царьградца, и грозно вперился во Всеслава.
— Послушай, волхв! — очень громко проговорил он. — Мы твой суд! Судьи божьим повелением! Понял? Пока можешь сесть.
Соловей осмотрелся, опустился на подметенную землю. Позади него стали собираться смерды. Мужики и бабы, согнанные сюда отроками, виновато поглядывали на волхва, безмолвно замирали у стены церкви.
Попин поднялся.
— Мы божьим повелением суд и пришли сюда, чтобы судить этого оборотня за безмерные его грехи! Сперва говори, бес, куда ты спрятал Рода?! Нам уже ведомо, что это ты схоронил кумира и убил Ора и Ратая, обернувшись ядовитой гадюкой. Все видели, как ты сжигал стариков, чтобы упрятать поганые свои следы. Знаем мы теперь также, что вместе с тобой в избе живет волк! Вурдалак! Скажите, русичи, разве может человек жить рядом с лютым волком, если этот человек не оборотень?!
Кулик выжидательно остановился, однако весь безмолвствовала. Лишь дремавший вирник встрепенулся и стал шарить рукой по столу, отыскивая ковшик.
— Ну ладно, о волке мы после поговорим. Сегодня же ты ответишь на один вопрос — где спрятан Род? Встань и говори!
Всеслав поднялся, долго глядел на равнодушных царьградцев, потом обернулся: за спиной его толпились плотники, поднявшие иноверческий храм.
— Не молчи! — выкрикнул Кулик.
— Я не крал Рода и не знаю, где он теперь! — волхв заговорил глухим, чужим голосом, потом, кашлянув, тише добавил: — Я сам долго искал нашего кумира, но не нашел.
Греки коротки пошептались, и тут же Кулик заговорил снова:
— Мы не верим тебе. Ты волхв тут, исчез твой кумир, а ты говоришь, что не знаешь, где он! Может быть, знает тот?! — византиец обвел взглядом народ, нашел Опенка, обратился к нему: — Скажи, Прокопий, ты видел волка, живущего вместе с ним?!
Смерды невнятно зашумели; к столу сбоку приблизился Переемщик, насмешливо посмотрел на соплеменников.
— Я недавно был у него в избе и видел, как к нему ласкался волк! Сколько на белом свете живу, слыхом не слыхивал, чтобы такой зверь полюбил человека! Упырь он, оборотень! Вурдалаки они оба!
— Отвечай ты! — велел попин.
— Волчонок это, щенком в лесу нашел. Волчицу лось порвал, я его и подобрал…
— Смерды! — перебил Кулик. — Было ли на земле такое, чтобы человек пригрел волка?!
— Я же говорю — нет! Потому не волк он!
Всеслав молчал; он не знал, что отвечать иноземцам, черными воронами сидевшим за столом, как образумить вновь переменившего имя Опенка, мстившего за неведомые обиды. Волхв лишь до тоскливой боли в душе ощущал, что бесповоротная напасть утаскивает его куда-то, что вся прежняя жизнь уже оторвалась от него и отдаляется. Византийцы тут творят свое дело, и он, волхв, нужен им для расправы, и отныне он оказался в страшном одиночестве: он станет кричать — и никто не услышит его, он будет спорить
— и никто не внемлет его словам. Потом они убьют его — и никто не защитит его жизнь.
Христиане снова посовещались.
— Значит, тебе нечего сказать?! — глянул на волхва Кулик и сразу же повернулся к вирнику. Тот склонил набок голову, слушая византийца, потом поманил отрока.
— Отведите его в сухой колодец, пускай там сидит!
Воин, которому Всеслав говорил, как надо лечить сердце, подозвал еще двоих отроков, и вместе с пленником они зашагали к колодцу. Следом потянулись смерды, но их нагнали другие дружинники и, грозя сулицами, остановили.
Четыре венца бревен, поднимающиеся над землей, давно рассохлись. Сухая желтая трава клочками окружала сруб.
Тут, на краю веси, вечер показался немного светлее; над дорогой, уходящей в лес, недвижимо растекались дымчатые сумерки. Мелкая дневная пыль опускалась на землю, воздух очищался, и яснее делались раскаленное на краю света небо, догорающие последние облака.
— На хоть хлеба, — сказал незнакомый отрок, протягивая Всеславу толстую горбушку, — больше нету! Полезай, мы поможем.
Дружинники связали пояса, но они оказались коротки. Тогда один из отроков сбегал к избам, принес лыковую веревку, конец ее опустили в колодец, и волхв полез на черное дно. Наверху скреблась о дерево веревка, а небо темнело и делалось все меньше и меньше. Внизу колодца оказалось сухо, и измученный Соловей рухнул на землю, прислонился к срубу и притих.
Отроки утянули веревку, чего-то крикнули ему, но волхв не понял, потому что слова раздробились о стены колодца. Однако вслед за этим вои кинули овчинный полушубок; Всеслав разложил его, лег на спину. Над ним в дыре колодца виднелась одинокая синяя звезда.
Всю ночь волхв то забывался в вязкой тревожной дреме, то выплывал из сна и тогда подолгу лежал с открытыми глазами, хрипло дыша прогнившим вонючим воздухом. Мрак окружал его, и только далеко вверху, во тьме, было вырезано синее окошко, заполненное мерцающими звездами. Они крутились на небе и стремительно летели сюда, и Соловью показалось, что если бы он поднялся из этого подземелья, то оказался бы среди звезд. А проснувшись еще раз, Всеслав радостно заволновался — ему показалось, что он снова видит тот свой недавний сон, когда, лежа в избе на полатях, узрел небо позади пропавшего потолка и крыши. На миг вспыхнула надежда, что скоро наступит пробуждение и зло рассеется, минует его.
Понемногу волхв стал замечать, как переменяется небо; холодная чернота начала постепенно разжижаться, поблекла, и вдруг, когда еще и не рассвело, на край сруба упали золотые солнечные лучи. Узник глядел на них, но ощущал, что не смог до конца пробудиться — будто что-то осталось в темном забытьи ушедшей ночи и теперь в мир возвратится только его часть.
Внезапно рядом с ним, но в глубине земли кто-то дробно застучал. Волхв стал вслушиваться, пытаясь угадать причину шума. Лишь когда он увидел, как наверху, над срубом, клубами поплыла пыль, понял, что мимо колодца бредет стадо. Топот очень долго удалялся от подземелья, потом наступила прежняя тишина, и тогда Соловей сделал попытку выкарабкаться наверх. Цепляясь за трещины в рассохшихся бревнах, он поднялся на несколько локтей, но сорвался вниз. Сразу же наверху показалась голова отрока, он погрозил узнику луком, гулко крикнул:
— Тихо сиди, убью!
Всеслав лег на полушубок. Теперь боль в душе его быстро нарастала. Как все-таки жутко все произошло! Род и Сварожич спасли его от беды в Киеве и привели в отчую землю, пятнадцать лет прожил он в спокое среди соплеменников. Но вот Христос и его слуги настигли его и тут, обрушились на этот край
