матери и адресует мне презрительную гримасу. Он хочет спровоцировать меня, но не желает, чтобы мать это видела.

В матери бросается в глаза ее образованность, манера речи и поведение. Эта корректная, сверхтребовательная мать растит для себя сына, который в будущем составил бы предмет родительской гордости. У мальчика судорожно напряжены зашеек и плечи, движение энергии прекращается от малейшего пустячного требования, поскольку он пребывает в состоянии постоянного кризиса. С того времени, как родители разошлись, мальчик страдает от мигрени. Мать рассказывает, какой он был умный и талантливый ребенок до болезни. Глаза мальчика глядят на меня вызывающе: «Что, съела?» Его готовность в каждом видеть врага поразительна.

Печаль мальчика, вызванная разводом родителей, преобразовалась в жестокость ко всему миру, не раз обижавшему его выпадами в свой адрес. Сам он отнюдь не деликатничал, когда у других мальчиков возникали те же проблемы в семье. Все его существо требует, чтобы подобных проблем не было и в помине.

Я вижу, что мальчик ненавидит всех женщин, кроме своей матери, хотя она его и раздражает. Мать говорит о положительных качествах сына в прошедшем времени, и это ранит душу ребенка. У его отца сейчас точно такая же ненависть ко всем женщинам, ибо собственная жена причинила ему боль. Мальчик очень любит мать, поскольку она – единственный человек, кто его хвалит, считает лучше, умнее, способнее, выше других.

Я ощущаю всю безнадежность затеи, однако все же пытаюсь нащупать нить для начала разговора. «Видишь ли, у каждого человека есть стрессы, и когда их становится слишком много, приходит болезнь. В голове у всех обитает страх, что меня не любят, и когда он разрастается…» – «Нет у меня никакого страха», – обрывает меня мальчик. Он не желает ни слова слышать ни от одной женщины.

Я знаю, что для воспитания этого мальчика требуется суровая рука спокойного отца, но откуда мне ее взять. Поэтому продолжаю: «От этого страха в затылке возникает ощущение тяжести». – «Положим, по затылку меня огрели вчера», – с усмешкой парирует мальчик. Я пытаюсь объяснить, что драка ни с того ни с сего не затевается, что и он сам задирался… «А вот и затевается. Я не задирался. Это они задирались».

Мальчик явно обозлен. Тут и шутка не поможет направить разговор в нужное русло.

У мальчика твердое убеждение – он очень хороший, а остальные плохие, и все тут. Никаких поучений он не выносит. Бедные учителя! – думаю я про себя.

Когда я поворачиваюсь к матери и говорю, что причина беды заключается в домашних конфликтах, мальчик уходит, хлопая дверью. Этот мальчик не выносит, если кто-то нелестно отзывается о матери. Страх перед унижением превращается в злобу против всякого унижения, включая поучение. Поучение воспринимается им как подчеркивание его глупости или низкого уровня развития.

Что кроется за подобной ситуацией?

Мальчик – единственный ребенок у высокообразованных родителей, почитающих порядок и законы. Верховенство матери в семье отодвигает отца в сторону. Обожествление сына имеет следствием то, что и без того зависимому от жены мужу отводится роль сироты. Столь темпераментный мужчина так просто свои позиции не уступает. Отцовская ревность к маленькому сыну, обратившему на себя всю любовь матери, становится причиной ссор. Никто не понимает, что творится в собственной душе, – все развивают бурную деятельность. Междоусобная позиционная война родителей заканчивается крушением семьи.

Мать – хорошая. Оставшись одна с ребенком, она желает бросить вызов миру в лице идеально воспитанного сына, но не замечает, что скрывает от него правду о реальном мире. Она не сознает того, что плохое, которое скрывается и отрицается, вершит самую жестокую работу.

Мать решает все, и ребенок исполняет материнские желания, поскольку тогда он получает то, что желает сам. Мать для сына – единственный человек, который понимает, ценит, балует, любит, все позволяет и ничего не запрещает. Она давно поняла, чем могут обернуться для сына ее запреты. Она желает сохранить хотя бы видимость хороших отношений между матерью и сыном.

Так они живут, обманывая себя и друг друга. На манер воспитанных людей глотают слезы с вежливой улыбкой на устах и говорят, что им радостно живется. Ну а то, что мальчик – потенциальный преступник, чья подавляемая печаль превратилась в жестокость, хотя ее и перевешивает пока желание быть интеллигентным, – это приходится произнести мне. Семейную ссору родители не считают каким-то серьезным грехом, к крушению семьи относятся с разумной рассудительностью. Так получилось, значит, так и надо, нечего делать из этого проблему, – заявляют рассудительные родители, не замечая груды обломков на том месте, где должен быть их ребенок.

Если родители осуждают насилие, например, являются работниками правоохранительной системы и устанавливают такой же порядок дома, то дети не смеют открыто проявить свою агрессивность, и это делает их беззащитными. Чем в доме сильнее казарменный порядок, тем сильнее ребенок мается головой. Мается до тех пор, пока чаша терпения не переполнится и ребенок не превратится в преступника. Чем семья образованнее, тем более высококвалифицированным преступником становится ребенок.

Вначале мысленный мир этого мальчика выражается и регулируется мигренью. Если его мать не станет видеть мир иначе и не займется исправлением умонастроения, то чаша страданий ее сына перельется через край. Он пребывает уже в таком кризисном состоянии, что не может заняться собой. А если заставить, он скажет, что занимается. Попробуйте-ка проконтролировать мысль! Родителям это уже не под силу, и мальчик это знает.

Глаукома

К участившимся болезням, связанным с печалью, относится также глаукома, или синеватое помутнение хрусталика глаза. Заболевание характеризуется повышением внутриглазного давления и, если его не понизить, приводит к слепоте. Зачастую человек годами страдает от головных болей, и когда в конце концов обнаруживается глаукома, то он злится на лечащего врача. На деле же головная боль и глаукома – смежные звенья в цепочке процесса увеличения печали.

Чтобы удалить из глаза слишком быстро образующуюся жидкость и тем самым не дать ухудшиться зрению, глазные хирурги проделывают в глазном яблоке новые отверстия. Многим это помогает, а многим – нет.

Если раньше глаукома считалась болезнью старых, то теперь заболевают уже и дети. Мне доводилось иметь дело с малышом, которому был поставлен диагноз – врожденная глаукома. Его матери во время беременности пришлось пережить много печали. Ее сильно обидели, но она стиснула зубы и все стерпела. Но простить она не может…

В этом-то и вся беда. Вместо того чтобы выплакаться или даже выкричаться – пусть другие думают, что хотят, – она копила в себе невыплаканные слезы. Криком она проявила бы мудрость глупого, а теперь вынуждена страдать.

Печаль обитала в ней еще до беременности, а во время беременности женщина притянула к себе несправедливость, от которой пострадала и сделалась мстительной. Она притянула к себе ребенка с идентичным складом мышления, чей долг кармы получит таким образом возможность искупления. В то же время ребенок помог матери, полностью взяв на себя болезнь. Зрение матери не пострадало. Болезнь ребенка настолько связала их между собой, что жажда мести так и осталась нереализованной. Отныне ни один из них не мог причинить зло другим.

Почти аналогичная история произошла с одним молодым человеком, перенесшим несколько десятков операций в разных клиниках мира по поводу начавшейся в детстве глаукомы. На сегодняшний день он различает лишь свет. В его деформированных от болезни глазах даже несведущий мог прочесть самую натуральную жажду мести. В нем ширилась ненависть ко всем и вся.

«С какой стати их любить! Ведь они ничего хорошего для меня не сделали », – процедил он в ответ на мою попытку исправить его отношение к врачам. Ситуация воспринимается им однозначно: другим они делают добро, а надо мной измываются себе на потеху, точно живодеры. Я для них – подопытный кролик».

Будучи слепым, он может изливать свою жестокость в словесной форме своим родителям, которых считает виновными. Либо изводить своим поведением помощников, которые, по его мнению, заставляют его делать то, что ему не нужно. И если он сведет счеты с жизнью, как он грозится сделать в устрашение другим, то в следующей жизни он явится в облике блаженного, нищего духом. Так его тело пытается учить его.

Человек, который совершает ошибку и зарабатывает глаукому, после операции идет на поправку, если он верит во врачебную помощь. А если к тому же он считает себя счастливцем и никак не нарадуется жизни, дарованной ему руками хирурга, то зрение выправляется еще больше. Кто же воспринимает операцию болезненно и начинает сетовать на то, что послеоперационные шрамы у него так и останутся и что зрение все равно не восстановится, у того микроскопические шрамы не исчезнут бесследно. Разумеется, и зрение