форсированном режиме. Нос подбросит вверх… Но паром не истребитель! Он не приучен делать «кобру» на таких перегрузках! Конструкция может просто не выдержать. И даже если выдержит – где гарантия, что после того, как скорость будет погашена, корпус вернется в исходное положение – соплами тормозных двигателей к земле? Он может завалиться набок, и тогда им конец, тормози тут уже или не тормози. Господи! Что же делать-то!?

Евгений всегда был уверен, что выражение «вся жизнь пронеслась перед глазами» – всего лишь художественный образ. Но вдруг словно наяву увидел перед собой всех, кого в жизни знал. Вот остальной экипаж «Быковского»: вечно озабоченный командир Танвир, смущенно улыбающийся энергетик Рафаэль и воинственный бортинженер Поль. Вот борпроводник Алина, хмурая, льющая ему на рану в боку какую-то жгучую гадость и заразительно хохочущая за столиком в «Братьях по разуму». Вот Аня, так неудачно посоветовавшая ему тянуть до Байконура. Она за тем же столиком и тоже смеется. Вот брат, он такой, каким был, когда они виделись последний раз, в форменной рубашке, с бокалом в руке. Вот отец, он, согнувшись, сидит дома за планшетником, контролируя технологический процесс на своем заводе, который на далеком Сахалине готовит из обычной морской воды квазиполимер «Лед-52», благодаря которому люди летают в космос. Вот мать, она ведет маленького семилетнего Женьку за руку по улицам родного Можайска в храм Иоакима и Анны… В храме красиво, там пахнет горячим воском, раздается пение, а бородатый священник в прошлый раз обещал обучить его особенной молитве, его собственной, какой ни у кого больше нет.

шепчет семилетний Женька, разглядывая икону странного, не похожего на остальных святого, безбородого и не в смешной древней одежде, а в пятнистой военной форме, с крестом на груди.

Губы второго пилота едва шевелятся, а пальцы на управляющей поверхности по миллиметру выбирают свободный ход виртуального штурвала, одновременно сдвигая за ограничитель мощность передней пары двигателей мягкой посадки, чтобы они вышла на максимум сразу после включения.

Приводы главных горизонтальных аэродинамических рулей попаданиями ракет сначала превратились в изуродованные металлические клочья, а потом, видимо, сгорели при входе в атмосферу, но подруливающие аэродинамические поверхности еще действуют, им помогают индукторы, окутывающие корпус невидимой плазменной рубашкой. Магнитное поле искривляет плазму в подобие аэродинамического конуса, и нос корабля плавно задирается вверх.

Перегрузка прижимает пилота к ложементу амортизатора, но он, не обращая на это внимания, ждет еще долгих полсекунды. Пока в наушниках не начинает истошно пищать, а на аварийной панели вспыхивает багровым предупреждающее «предельный угол атаки».

И тогда, повинуясь команде пилота, из сопел передней пары двигателей мягкой посадки бьют тугие струи пламени, нос парома единым махом задирается к зениту и плоское брюхо корабля разом становится перпендикулярно набегающему потоку.

Создатели бортовой ЭВМ попытались предусмотреть все опасности, которые только могли грозить кораблю. Они обвесили пилотажные программы огромным количеством предохранителей, которые не должны были позволить экипажу выполнить опасную операцию или перевести паром в критический режим. Но что один человек придумал – другой всегда может сломать, особенно если от этого зависит жизнь всех находящихся на борту.

Перегрузка обрушивается на «Валерия Быковского», словно горная лавина на невезучего одинокого путника. Любой, кто находился бы на пароме вне амортизатора, погиб бы мгновенно. Но и в амортизаторах большинство пассажиров сразу же теряют сознание, давится словами молитвы американка, а Ланир, наконец-то осознавший, что паром сбит, а значит, операция «Хайка» пошла вопреки задуманному плану, раз уж ее руководство было вынуждено принять крайние меры, погружается в небытие с почти счастливой улыбкой.

И только второй пилот не может позволить себе роскоши отключиться. Среди истошного писка аварийной сигнализации и страшного утробного скрежета конструкций корабля, не рассчитанного на такую изгибающую нагрузку, он впивается взглядом в уменьшающиеся цифры горизонтальной скорости.

Слава богу, что космонавтов регулярно тренируют на центрифуге на осмысленные действия при девятикратной перегрузке, хотя фальшивые гуманисты и предлагают периодически снизить норму, упирая на то, что в обычном полете она не превышает трех единиц!

Наконец не дающий вздохнуть невидимый груз исчезает, и лунный паром «Валерий Быковский» начинает валиться кормой вниз с полутора сотен метров набранной при торможении высоты. Теперь по команде пилота плюет огнем задняя пара двигателей.

Массивную корму корабля надо притормозить, чтобы заставить паром, опустив нос, вернуться в горизонтальное положение. Причем сделать это так, чтобы избежать малейшего крена. Это удается, и теперь двигатели мягкой посадки работают совместно. Повинуясь команде пилота, раскрываются плиты теплозащиты, выпадают полторы сотни колес шасси. Покрытая шрамами туша парома идет вниз медленнее, чем в свободном падении, но все равно слишком быстро. Бортовая ЭВМ, которую безумный кульбит Евгения едва не свел с ума, снова чувствует себя в своей стихии. Посадка корабля с нулевой горизонтальной скоростью на двигателях мягкой посадки – процедура стандартная, хотя и аварийная. Но все не так просто, как может показаться. Высота превышает предельную, характер поверхности ввиду отключенного локатора неизвестен, а топлива в баках остаются считаные килограммы. ЭВМ не пасует и тут. Режим работы двигателей подобран ею таким образом, что последние капли горючего исчезают в их прожорливом чреве, когда до поверхности остаются считаные сантиметры.

успевает прошептать второй пилот за мгновение до того, как громада парома с тяжким грохотом рушится на землю, подняв гигантскую тучу пыли.

Лопается армированная резина шин, сгибаются и распускаются розочками стойки шасси. Соседние барханы накрывает дождем осколков теплозащитных плит. Корпус сминается и лопается, словно консервная банка. Срываются с места надежно закрепленные агрегаты, превращается в плоский блин опорожненный реактор. Остатки квазиполимера выдавливает из схлопнувшихся баков наружу. «Лед-52» не терпит такого издевательства, водород, связанный измененным веществом, рвется наружу, вспыхивает и на несколько секунд закрывает изуродованный корабль призрачным саваном голубого пламени. Внутри со скрежетом продолжают складываться коридоры, полы сталкиваются с потолками, плюща между собой остатки находившейся в помещениях аппаратуры, деформируются стопки пустых контейнеров в грузовом отсеке.

«Валерий Быковский» перестает существовать, кажется, что в этой помятой груде обломков не может больше сохраниться ничего живого. Но конструкторы не зря ели свой хлеб, когда разрабатывали серию лунных паромов. На смятие и деформацию корпусных конструкций расходуется прорва энергии. Эти конструкции становятся чем-то вроде подушки для обитаемых отсеков, которые спроектированы так, что не очень страдают при ударе. Наконец смятие прекращается, и наступает тишина, нарушаемая только треском пламени. Кое-где из обломков парома тянутся вверх струйки дыма и выглядывают огненные язычки.

Группа большегрузных трейлеров, выдвинувшаяся из Кызыл-Кии на северо-восток, в