Приехали еще две порции грузов. На борьбу с тяжелой мебелью и перетаскивание ее по лестнице ушел целый день. Около пяти прибыли последние вещи с миссис Брэнгуэн, а также пятеро младших в двуколке, которой правил дядя Фред. Гудрун и Маргарет от самой станции шли пешком. Теперь вся семья была в сборе.

— Ну вот, — сказал Брэнгуэн, когда его жена спрыгнула на землю, — теперь мы снова вместе.

— Ага, — радостно подтвердила жена.

И короткий обмен репликами, предполагавший такую большую и не требующую выражения близость между этими двумя, сразу же родил ощущение дома в сердцах детей, сгрудившихся вокруг родителей и до того чувствовавших себя не очень-то уютно.

В доме был еще полный хаос. Но в кухне уже горел очаг, перед очагом был постелен коврик, на крюке висел чайник, и едва зашло солнце, миссис Брэнгуэн принялась готовить первую трапезу на новом месте. Урсула с Гудрун приводили в порядок спальни — они работали увлеченно, свечи так и мелькали в их руках, переносимые то туда, то сюда. Вскоре из кухни потянуло вкусным запахом яичницы с ветчиной, кофе, и при свете газовых фонарей начался собранный наскоро ужин. Семья сплотилась, как люди на биваке в незнакомом месте. Урсула взяла на себя груз ответственности за старших детей. Самые маленькие жались к матери.

Когда стемнело, детей совсем сморило и они пошли спать, но возбуждение не давало им уснуть, и голоса их умолкли не скоро — ведь какое приключение пережили они в этот день!

Утром все проснулись ни свет ни заря, и дети все удивлялись, крича:

— Когда мы проснулись, мы не могли понять, где находимся!

В окна неслись непривычные городские звуки, то и дело звонили колокола большой церкви, и звуки эти казались настойчивее и суровее звона маленьких колоколов в Коссетхее. Из окон открывался вид на другие краснокирпичные дома и дальше — на лесистый холм за лощиной. Все испытывали радостное чувство простора, освобождения, вольной воли, наполненной светом и воздухом.

Но постепенно все, так или иначе, принимались за работу. Семейство их отличали небрежность и неаккуратность. Но если надо было убирать в доме, все действовали споро и с полной отдачей. К вечеру дом был в целом приведен в порядок.

Жившей в доме служанки у них не было, а была лишь женщина, помогавшая по хозяйству днем. На новом же месте они не хотели брать себе и такой прислуги — им предпочтительнее было ощущение полной свободы, возможность жить, как они того хотят, без посторонних глаз.

Бурная деятельность в доме продолжалась. Занятия в колледже у Урсулы начинались лишь в октябре. Поэтому, остро ощущая свою ответственность, равно как и необходимость каким-то образом выразить себя в доме, она трудилась, обустраивая, переустраивая, выбирая, приспосабливая.

Она умела работать инструментами отца, плотничьими и слесарными, так что без устали стучала молотком или что-то чинила. Мать устраивало все, что делалось помимо нее. Отец же к работе Урсулы относился с интересом. Он всегда был готов поверить в дочь и одобрить ее. Сам же он занимался постройкой мастерской в саду.

Наконец основную часть работы Урсула посчитала законченной. Гостиная получилась просторной и пустой. Пол в ней устилал уилтонский ковер, которым семейство так гордилось, а убранство комнаты составляли большой диван, большие кресла с обивкой из цветастого ситца, пианино и гипсовая статуэтка работы Брэнгуэна, чем, в общем, все и исчерпывалось. Гостиная была слишком большой и пустынной, чтобы проводить в ней много времени. Тем не менее сознание, что гостиная, такая большая и просторная, у них есть, доставляло удовольствие.

Настоящим их домом была столовая. От тростникового пола там словно исходил свет, в большой эркер лилось солнце, стол был таким основательным, что трудно было сдвинуть его с места, а тяжелые стулья, упав, обязательно бы поцарапались. Собранный руками Брэнгуэна орган в углу этой комнаты терял свои внушительные размеры. Буфет тоже был уменьшен до уютных, приемлемых размеров. Эта комната и служила им настоящей гостиной.

У Урсулы была отдельная комната, служившая раньше комнатой прислуги, — маленькая, просто убранная. Окно выходило на задний двор, и из него открывался вид сверху на их задний двор и другие дворы, иногда очень уютные, старинные, часть из них была завалена ящиками, так как с фасада этих домов располагались лавки и магазинчики Хай-стрит вперемежку с симпатичными жилищами приказчиков и старших кассиров, чьи окна глядели на церковь.

До начала занятий у нее еще оставалось полтора месяца, и Урсула с нервной озабоченностью перечитывала учебники по латыни и ботанике, решала математические задачи. Колледж должен был дать ей педагогическое образование, но так как первоначальную подготовку, засвидетельствованную аттестатом, Урсула уже имела, принята она была сразу на университетский курс. После года обучения ей предстояло держать переходные экзамены, после чего два года готовиться к экзаменам на бакалавра. Таким образом, готовили ее не просто в учительницы. Она попадала в особую группу платных студентов, целью которых было не профессиональное обучение, а образование как таковое. Ей предстояло стать одной из избранных.

На последующие три года она опять попадала в значительную материальную зависимость от родителей. Платить за обучение ей было не надо. Все расходы по оплате колледжа брало на себя правительство, более того, ей надлежало получать ежегодный грант в несколько фунтов. Им окупались ее расходы на транспорт и одежду. Родителям оставалось лишь кормить ее. Но она не хотела, чтобы они тратили на нее слишком много, процветание их не ожидало. Жалованье отца составляло всего двести фунтов в год, а капитал матери значительно поубавился после покупки дома. Тем не менее на жизнь им и теперь хватало.

Гудрун училась в Художественной школе в Ноттингеме. Специализировалась она в основном на скульптуре. К этому у нее был талант. Ей нравилось лепить глиняные статуэтки детей или животных. Некоторые из ее работ уже участвовали в выставке студенческих работ в замке, где удостоились отличия. В рамках Художественной школы ей было тесно, она хотела бы заниматься в Лондоне, но на это нужны были деньги. А кроме того, родители не собирались отпускать ее так далеко.

Тереза кончила школу. Это была высокая, крепкая и дерзкая девчонка без каких бы то ни было духовных запросов. Ее судьбой было оставаться дома. Другие дети, кроме самых младших, были школьниками. С началом учебного года им предстояло перейти в классическую школу Уилли-Грин.

Урсула с энтузиазмом заводила знакомства в Бельдовере. Но энтузиазм ее скоро угас. Она была приглашена на чай в дом священника, затем — к аптекарю, второму аптекарю, доктору, заместителю управляющего — тем самым крут знакомств ее замкнулся. Чересчур увлекаться людьми и общением с ними она не умела, хотя временами и стремилась к этому.

Она обрыскала — пешком и на велосипеде — всю округу, живописность которой, особенно в лесной ее части, по направлению к Мэнсфилду, Саутвеллу и Заводу, живописность которой так ей нравилась. Но все ее поиски и исследования были лишь развлечением по сравнению с теми серьезными исследованиями, которые ожидали ее в колледже.

Начался семестр. Теперь каждый божий день она поездом отправлялась в город. Высокое каменное здание колледжа, стоявшего на тихой улице в окружении зеленого газона и лип, казалось умиротворяюще спокойным, и Урсуле оно виделось каким-то волшебным, нездешним. Архитектура его была нелепой — так считал отец. И все же здание отличалось от всех прочих. Его игрушечная псевдоготика в грязном промышленном городе выглядела чуть ли не стильной.

Поначалу она не почувствовала разочарования. Ей понравился вестибюль с громадным каменным камином, с готическими сводами, поддерживавшими верхний балкон. Своды эти, говоря по правде, были уродливы, а резьба камина, весьма походившая на картонную, и геральдические знаки, служившие камину украшением, совершенно не согласовывались со стойкой для велосипедов напротив и радиатором