ввиду серьезных осложнений, которыми грозит этот поступок его родине, Италии, тогда как в Милане с него за это можно взять лишь небольшой штраф. Стремиться к уничтожению полигамии на мусульманском Востоке было бы тяжким преступлением, а у нас таким преступлением было бы стремление ввести ее.

Значит, утописты, которые, не довольствуясь насильственным объединением законов, предназначенных для различных рас Италии, стремятся распространить эти законы и на Среднюю Африку, считая первым своим долгом тотчас же и во что бы то ни стало уничтожить все рабство, доказывают только, до какой степени мы невежественны. Вот англичане, подобно древним римлянам, уважают обычаи покоренных ими стран, соглашаясь даже сохранить вдовьи костры в Индии, не говоря уже о предрассудке относительно свиного сала.

Если в культурных странах атеизм и презрение к суеверным обычаям не должны быть наказываемы, потому что доказывают высшую степень развития, то в странах и менее цивилизованных публичное их проявление является наказуемым пропорционально силе той реакции, которую такое проявление может вызвать. Поэтому антисемитизм должен вызывать более энергичные репрессии в странах цивилизованных, чем в варварских, в которых он вполне естествен.

Но при назначении наказаний прежде всего следует иметь в виду антропологические факторы политических преступлений.

8)  Прирожденные преступники. Мы уже видели, как опасно вмешательство прирожденных преступников в политические преступления. Присущее им отсутствие нравственного чувства усиливает эпидемию подражания, и потому они должны быть укрощаемы в высшей степени энергично, тем более что польза от их вмешательства в революции (см. выше) есть скорее исключение, чем правило.

Это обстоятельство внушило Хаусу – незнакомому, однако ж, с криминальной антропологией – справедливую мысль рассматривать как политические преступления только те акты, совершенные во время восстания, которые допускаются военными обычаями, а на все покушения против личности и имущества, внушенные ненавистью, жадностью или чувством мщения, то есть мотивами, свойственными преимущественно прирожденным преступникам, смотреть как на простые, уголовные.

В покушениях на жизнь государей различие это выступает менее ярко, потому что если они часто подсказываются личной ненавистью, желанием заставить говорить о себе или стремлением к косвенному самоубийству, то политическая страсть, всегда к ним примешивающаяся, маскирует низменный их характер.

С другой стороны, натура этого преступления такова, что оно не может быть сравниваемо с простым убийством или покушением на жизнь ближнего, потому что оно влечет за собой крупные политические перевороты. Для него, стало быть, требуется специальная форма репрессии.

То же нужно сказать и относительно измены родине; здесь политический характер преступления преобладает над всяким другим, так что даже прирожденные преступники, совершившие измену, должны быть судимы специальным судом, установленным для политических преступлений.

При этом не надо, однако ж, упускать из виду ту опасность для общества, которую, во всяком случае, представляет собой прирожденный преступник. Политический характер его преступления есть лишь диверсия, нисколько не изменяющая его преступной натуры, которая представляет собой один из опаснейших ферментов для толпы.

Вот почему задачей законодателя по отношению к прирожденным преступникам является главным образом устранение рецидивов путем пожизненной ссылки, которая, не прибегая к ужасу смертной казни, достигает той же цели, то есть устраняет опасного человека навсегда.

9)  Сумасшедшие и маттоиды. Политические сумасшедшие опасны в такой же степени, как и прирожденные преступники. Они или действуют изолированно, или благодаря своей болезненной импульсивности и кажущейся гениальности приобретают последователей и становятся во главе движения.

Общественная безопасность требует удаления их в специальные лечебницы, не только при самом начале революционной деятельности, но если можно, то и раньше, когда они только еще довольствуются угрозами. Не следует отказываться от предварительного заключения таких субъектов, которые даже и в мирное время должны ему подвергаться, пока не наделали чего-либо непоправимого.

Безграничная свобода, предоставляемая резонирующим сумасшедшим, в иные минуты может причинить бедствия целому народу, и не только потому, что эти несчастные чаще всего стремятся к убийству главы государства, но и потому еще, что они, будучи одарены ясным умом и большой наклонностью к составлению заговоров, весьма успешно сплачивают вокруг себя политические партии. Становясь во главе таких, не обладая здравым смыслом, достаточным для того, чтобы вовремя остановиться, и действуя на массы самой своей ненормальностью, странностью, они, подобно бациллам или частичкам фермента, при удобных условиях и в предрасположенном к заболеванию народном организме могут вызывать губительные эпидемии политического или религиозного помешательства. Примеры тому мы видим в исторических средневековых эпидемиях, а также и в наше время: у русских нигилистов, американских мормонов и методистов, наконец, у бельгийских стачечников.

Мы, итальянцы, не настолько еще, конечно, разъедены алкоголем и гордостью; благодаря нашей латинской умеренности мы еще можем быть стойкими в несчастье; но все-таки когда подумаешь о холерных беспорядках в Южной Италии или о бунте из-за пошлины на помол, в которых, по исследованию Дзани, главными деятелями были семеро сумасшедших, то поневоле усомнишься в прочности порядка и покоя, царствующих у нас теперь. Случись какое-нибудь обстоятельство, способное подействовать на воображение народа, и психический фермент, представляемый сумасшедшими, найдет удобную для своего развития среду.

Специальные психиатрические лечебницы для преступников, разумеется, тогда только принесут пользу, когда устранят возможность рецидивов. Поэтому судьи, эксперты или директора учреждений, выпуская своих клиентов на свободу, должны нести на себе ответственность за последствия. Таким путем будет достигнута цель, к которой английская система подходит с другой стороны – отдавая освобождение на волю Его Величества, то есть, в сущности, делая заключение пожизненным.

Эпилептики, маньяки, преследователи и алкоголики, являющиеся, как мы видели, самыми опасными вожаками и участниками бунтов, должны быть прежде всех подвергнуты заключению. Мономаны тоже, конечно, могут быть опасными, но они иногда даже в великих революциях играют роль гениев, коих являются слабым подражанием, поэтому к ним нужно относиться с должным вниманием, так же как к нравственным идиотам и истеричным, которых болезнь приводит иногда к чрезмерной добродетели, к святости (см. главу десятую) и которые поэтому более полезны, чем вредны для прогресса человечества.

Маттоиды, в свою очередь, еще менее опасны, чем мономаны, потому что у них далеко не всегда бывают навязчивые идеи ( idées fixis ), а нравственное чувство задето лишь слегка. Поэтому предварительное заключение становится необходимым для них лишь тогда, когда появляется буйный бред, то есть когда их мечты о славе и величии разбиваются о серьезное препятствие или когда голод и бедствия доводят их до отчаяния.

Таких лиц нельзя, конечно, преследовать юридически, и чем дальше, тем больше мы будем в этом убеждаться. Они суть продукт нашей общественной среды, подогреваемой политическими учреждениями, дающими большой простор самолюбию.

Хотя они приносят, может быть, больше вреда, чем пользы обществу, но все-таки было бы слишком жестоко уединять их раньше, чем они явным образом нарушат общественную безопасность, тем более что, занимаясь политикой, теоретически они служат полезным ферментом для общественной мысли. Но когда их мономания принимает преступную форму, как у Сбарбаро и Манжионе, то, конечно, они должны быть удаляемы из общества, хотя не в тюрьму, а в психиатрическую лечебницу, что одновременно удовлетворяет как требованиям политики, так и требованиям гуманности, а кроме того, устраняет всякие подозрения и всякую реакцию.

В самом деле, не тяжело ли было видеть Сбарбаро, имевшего полное право на невменяемость и помещение в лечебницу, привлеченным к суду, как вполне здоровый человек? Ведь этим только создали для него апофеоз, позорный для нашей страны, так как он доказал, что мы потеряли критерий истины или, по крайней мере, мужество, нужное для того, чтобы провозгласить последнюю.

А как легко было сделать его навсегда безвредным, положившись на показание нескольких экспертов-альенистов! Суд был бы избавлен от хлопот и противоречий, а страна – от развращающего зрелища.

Затем, для того чтобы маттоиды с своими уродливыми измышлениями не играли исторических ролей, не влияли на общественное мнение и на политику, нужно лишить их удобной почвы – сделать так, чтобы голоса их не встречали поддержки в чувствах большинства. Вообще, не имея возможности поймать этих общественных микробов на штыках, мы должны дезинфицировать наши раны и язвы, на которых они находят удобную среду для развития, – должны предупредить их часто вполне справедливую критику, устранив условия, слишком легко поддающиеся последней. Дело в том, что маттоиды, будучи совершенно лишены мизонеизма, гораздо раньше большинства чуют эти условия, а потому публика склонна видеть в них пророков и принимать рекомендуемые ими меры.

10)