В комментарии к главе 24 Евангелия от Матфея Хун именует себя Солнцем, а свою жену Луной.

«Продолжая учить в храме, Иисус говорил: как говорят книжники, что Христос есть Сын Давидов? Ибо сам Давид сказал Духом Святым: ”сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих**· Итак, если сам Давид называет его Господом: как же Он Сын ему? — (Мк. 12:35–37).

См. также примечания 1 и 3 на этих страницах. Р. Ковелл связывает эту пу–таницу с опорой Хун Сюцюаня на текст Лян Афа, пользовавшегося несовершенным библейским переводом Моррисона, в котором понятие Свягой Дух неудачно переводилось как шэншэнь фэн [Covell 1986, с. 171].

См. там же док. 71 (с. 463), содержащий аналогичное сочетание похвалы Богу, Христу и пяти ванам.

Факсимиле письма Эдкинса с пометками Хун Сюцюаня приводится в книге Дж.Спенса «Китайский сын Бога» [Spence 1996].

Библейском опорой для канонического подтверждения Хун Сюцюанем этой теории стал текст из Апокалипсиса о «жене, облаченной в солнце» и «имевшей во чреве»*, преследуемой драконом (Отк. 12:1– 17) (см. [Michael 1971, vol. 2, doc. 41, с. 236]).

Трудившийся в Китае в XIX столетии миссионер преподобный В Т.А.Барбер заметил, что «этот комментарии является, возможно, наиболее важным из всех, оч доносит до нашего девятнадцатого века странные отзвуки Магомета и столь многих, заявлявших о получении ими особого откровения…» [Barber 1891, с. 308].

Примечательно, что в даже в условиях китайской интеллектуальной оттепели конца 1980–х годов этот выдающийся знаток китайской и западной мысли не удержался от плоских политических обобщений на тему коварных замыслов «западных капиталистов и империалистов»: «Торговля была материальной эксплуатацией китайского народа, проповедь религии — его духовным одурманиванием. Хун Сюцюань проповедовал христианство и осуществлял теократию, чем объективно оказывал западным агрессорам помощь изнутри» [там же, с. 71] За резкостью антитайпинской риторики Фэн Юланя можно увидеть его собственные философские взгляды, начиная с 1920–х годов опиравшиеся на принципиальное неприятие религиозного сознания как низшей сферы человеческого духа. Формальный рационалистический атеизм метафизическои системы «нового чжусиан–ства» Фэн Юланя обусловил исключение из предложенной им программы синтеза традиций Китая и Запада религии вообще и христианства в частности.

Это мнение было высказано проф. Михаэлем Лакнером.

В дальнейшем православные авторы крайне редко обращались к проблемам христианской оценки китайской культуры. В тех случаях, когда такое обращение происходило, авторы, как правило, занимали весьма критическую позицию. Известный своими публикациями протоиерей Александр Мень не только обличил конфуцианство в забвении высшего духовного призвания человека и стремлении свести все жизненные проблемы к созданию мирного, изобильного и морального общества, но и заключил, что «конфуцианская тенденция» «восторжествовала в китайском коммунизме, несмотря на то что философия Мао существенно отличается от доктрины Конфуция» [Мень 1992, с. 48].

Жалобы православных миссионеров начала XX в. на противодействие их деятельности коллег из инославных миссий, прежде всего протестантских, судя по всему, не были самооправдательным преувеличением. В 1900 г. преподобный Иммануил Генар вслед за Тимоти Ричардом провозгласил православие третьим соперником протестантизма в Китае наряду с материалистическим агностицизмом и католицизмом. Конкуренты — «это русские, с их смешением современного материализма и набожного, но мрачного и лишенного любви средневекового христианства, они чают национального величия и греческой ортодоксии больше, чем христианства. Беспокоит тот факт, что Россия, помимо огромной железной дороги и банковских операций, решила заняться еще и миссионерским движением» [СепаЬг 1900, с. 131].