общественных наук, с искренней завистью сказал:

— Завидую. Завидую. Можете много читать... А вот у меня такой возможности почти нет...

Затем немного поговорили о новостях в мире, о последних событиях в стране.

Заканчивая разговор, Сергей Павлович сказал:

— В будущем будем посылать много кораблей. И многоместные. Так что учтите! (Хитро улыбнулся...)

Из кабинета вышли вместе. Сергей Павлович остановился у стола секретаря:

— Иду в цех. Буду в двенадцать.

Всю дорогу я думал о разговоре с Сергеем Павловичем. И не только во время дороги. Через несколько дней я написал ему заявление с просьбой зачислить меня в группу подготовки космонавтов.

Прошло несколько месяцев...

О дальнейших моих «космических» делах повествует дневник. Когда я его перечитываю сейчас, то мне хочется внести поправки, дополнения, но это будет, очевидно, неправильно... Прошедшие годы принесли много нового, иными стали представления, но если начать поправлять, то потеряется атмосфера тех дней. Поэтому я выношу на суд читателей несколько наивных страниц и мыслей прошлого...

14 июля 1965 года. 15 часов 53 минуты. Как старательно я вывожу эти цифры и буквы! Собрался вести дневник... Сколько раз до этого собирался делать то же самое – записывать по свежим следам рассказы бывалых людей, разные интересные истории, меткие слова, байки – и каждый раз бросал. Жизнь так стремительна, что не успеваешь выполнить намеченное, да и матушка-лень всегда подскажет объяснения поступкам, где чуть-чуть ею, то есть ленью, попахивает. Весьма услужливая особа! Ну, теперь-то, думаю, что на две недели у меня характера хватит.

Раздался долгожданный телефонный звонок:

— У вас все хорошо...

Этот телефонный разговор – пропуск на тщательное медицинское обследование. Перед этим два дня провел с медиками – крутили, вертели, расспрашивали, просвечивали, измеряли, подключали какие-то провода с датчиками к моему грешному телу и установили, что можно допустить к дальнейшему медицинскому обследованию. Стационарному. В больнице. Назначили на сегодня. Как всегда перед отъездом (а состояние именно такое, будто едешь в командировку), нашлась куча дел, которые надо закончить – отредактировать статью, взять книгу, записать в студии радиопередачу, позвонить, перенести встречу, что-то дочитать, что-то выписать... Еще утром был в Радиокомитете, прослушал и внес поправки в передачу «Время, космос и мы». Потом взял чемоданчик, папку, сел в машину, и вот уже девушка в белом халате протягивает термометр и заполняет первую страницу «Истории болезни». Какая же у меня «болезнь»? Какая же у нее «история»?

Кабинеты врачей напоминают здесь лаборатории. Уж до чего «мирная» профессия у «уха-горла- носа», а вот поди ты... Пришел прошлый раз к врачам и не заметил стула из металла. Вроде ничем и не примечателен – только за спинкой металлический штырь с белым поролоном. А это был и не стул вовсе, а «кресло Барани».

Еще дома я перечитал все брошюрки о подготовке космонавтов к полету. Всякие слова вроде «центрифуга», «вибростенд», «барокамера» становятся понятней! В сборнике «Двое в космосе» первый раз обратил внимание на мрачное выражение у весельчака Павла Поповича. Сосредоточен он, даже вроде боль переживает, а может, и страх (применимо ли сие понятие к героям?). Так вот, сфотографирован Попович именно в этом кресле Барани...

Составлен график моего обследования. Заполнена часть граф в пухлой «Истории болезни». Врачи внимательны, приветливы, благожелательны. А стенгазета у них, медиков, между прочим, называется «Путь в космос»...

15 июля, четверг. Однажды Главный конструктор сказал, что металл для космических кораблей проходит медицинский, хирургический осмотр. О больнице мне хочется сказать наоборот: медицинское обследование носит металло-космический характер.

Вчера поздно вечером разговорились с соседом по комнате (или палате?!) Он говорит, что на две недели приходится более ста (100!) анализов, проб...

После завтрака – осмотр в рентгеновском кабинете.

Потом стоматолог. Сняли зубной камень. Вообще здесь «изделия» не только проверяют, но на ходу и «ремонтируют»: лечат зубы, вырезают гланды... А если что-то зацепили в организме, то специалисты эту «зацепку» уточняют, проверяют – консультируют.

Вместе со мной в «кабинете внешнего дыхания» был Алексей Филиппович. Работает он у Главного конструктора.

Вчера вечером мы гуляли с ним по молодому парку, и он рассказывал взахлеб о Главном, даже, точнее, не рассказывал, а восклицал:

— С ним года два поработать надо. За ним понаблюдать надо! Все видит. Все понимает. Ему ничего не навяжешь! Пока сам не разберется, не убедится, что так надо, не успокоится. Не простой он человек! Не простой!

Вдруг подходит к нам доктор Юрий Николаевич в спортивном костюме, и оказывается, что сейчас это не доктор вовсе, а «больной». Тоже решил летать в космос! А ведь я на предварительном отборе у этого доктора был в кабинете, он внимательно изучал мою нервную систему.

16 июля, пятница. Вот и первые огорчения. Рентгеном обнаружено у меня затемнение гайморовой полости. Назначили было на завтра барокамеру и отменили. В понедельник будут делать прокол...

Чем занимался сегодня? С утра проверка зрения.

В полутемном кабинете прибор с окулярами. Глаз постепенно привыкает к темноте, и через определенное время появляются фигуры – то четырехугольник, то круг, то крест. Нужно быстро по сигналу «Внимание» называть эту фигуру. Последняя проба, уже через час, в абсолютной темноте (кошки и то не видят, одни злые тигры!) видишь тусклые силуэты фигур и тоже их называешь.

Только что вернулся из психофизиологического кабинета. Прикрепили кучу датчиков к голове, рукам, ногам и заставили за «лидером» повторять, точнее, по ассоциации подбирать слова. Из динамика несется: «Якорь». Чей-то голос утверждает, что он «железный». Тебе же нужно опередить этот голос и сказать довольно-таки разумное слово. «Кочан» – «голова»... Почему «голова»?

В кабинете напротив – отделение этой же психофизиологической лаборатории. Там опутывают тебя проводами от датчиков, ложишься на кушетку, закрываешь глаза и при ярком свете должен быстро сжать кулак, свет погас – разжать. Что-то рисуется на так называемой электроэнцефалограмме. Это биотоки мозга.

Потом – специальная проба на помехоустойчивость. На табличке нарисованы различные цифры до 45. Они выкрашены в красный и черный цвета. Разбросаны в хаотическом порядке, а точнее, беспорядке. Ты должен, указывая линейкой на цифру, говорить: «...сорок пять – красная, единица – черная, сорок четыре – красная, двойка – черная». При этом голос из динамика тебя сбивает. Он тоже произносит цифры. Таким образом можно судить, насколько человек способен «отключаться от помех».

Вчера допоздна гуляли по двору с Борисом. Он вспоминал, как в 1962 году Главный вызвал будущих космонавтов и с пристрастием допрашивал, зачем человек собирается лететь.

Борис заметил, что стремление в космос, желание летать выразить словами так же трудно, как говорить о настоящей любви. Слова остаются словами, но как объяснить, почему человек полюбил? За улыбку, глаза, ум – примитивно. Что-то есть еще, что и наука объяснить не может.

После семи классов Борис твердо решил идти в авиационное училище. Но отец пригласил домой аса, который объяснил, как плохо нынче в авиации без высшего образования.

Борис окончил институт, работал инженером, мечтал летать, а когда запустили спутник, собачек, то твердо решил, что будет в космосе, хотя вначале подсчитал, что по возрасту не подойдет, ибо думал, что после спутника человек полетит не раньше чем через десять лет. Но как только слетал Гагарин, а особенно 39-летний американец Шеппард, то Борис понял, что надо действовать.

Борис уже прошел обследование.

18 июля. У меня вчера с утра был «простой». Должен-то я был ехать в барокамеру, а «затемнение» – нарушило план. Попал в кабинет «Ухо, горло, нос». Проверяли слух. Перед сестрой пульт и страницы с таблицами слов. Тебе на голову надевают наушники. Один красный, со звуком, второй глухой. Начинается