большую аудиторию слушателей. По инициативе Арбузова был также организован симфонический оркестр из профессорско-преподавательского состава вузов Казани. По его же инициативе почти все заседания Татарского отделения химического общества им. Д. И. Менделеева начинались с исполнения симфонических произведений. Играл Арбузов не только на скрипке. Как-то в молодости он забрел в Федоровский монастырь и увидел в руках одного из монахов гармонь. Поддавшись искушению, Арбузов попросил гармонь и заиграл русские плясовые мелодии. Монахи послушали-послушали — и вдруг, подобрав рясы, пустились в пляс. Свой последний «сольный концерт» на гармони Арбузов дал, будучи уже в преклонном возрасте, на волжской пристани Шеланга, где он проводил летний отпуск. «Музыка помогала мне всегда и во всем, — вспоминал академик. — Второй моей страстью были живопись и ваяние». Действительно, как утверждают специалисты, Александра Ерминингельдовича отличало исключительное, почти профессиональное мастерство в живописи. Лирические пейзажи Арбузова. выполненные акварелью и маслом, до сих пор украшают его музей-квартиру в Казани.
«Химики-музыканты» были, конечно, не только в России. Большими музыкальными способностями обладал знаменитый немецкий физикохимик Вильгельм Оствальд. По вечерам он любил играть на скрипке или же на рояле — в четыре руки вместе со своей женой. Был он и отличным виолончелистом и играл в оркестре города Дерпта (ныне Тарту), которым дирижировал… профессор физики Артур Эттинген.
Игрой на фортепиано в четыре руки очаровал свою будущую жену Анри Сент-Клер Девилль, известный французский химик, изготовивший в 1872 году из сплава платины с иридием международные эталоны метра и килограмма, разработавший технологический способ получения алюминия и магния, открывший явление термической диссоциации веществ, сделавший ряд других важных открытий. А ведь в молодости он долго колебался, выбирая между естественными науками и музыкой, первые уроки которой он получил от матери. И лишь пример любимого старшего брата Шарля, будущего геолога, академика, решил дело в пользу химии.
Чехословацкий химик Эмиль Воточек (1872–1950), основные работы которого посвящены исследованиям сахаров, был одновременно автором многих музыкальных пьес. Шведский биохимик Аксель Хуго Теорелль (1903–1982), получивший в 1955 году Нобелевскую премию по физиологии и медицине за работы в области химии ферментов и механизма их действия, был не только хорошим виолончелистом, но и руководителем Стокгольмского филармонического общества. Еще одни лауреат Нобелевской премии по химии, американец Уильям Нанн Липскомб (он получил ее в 1976 году за исследование структуры бороводородов и природы химических связей в них) играл на кларнете в симфоническом оркестре города Миннеаполиса. Такие примеры при желании можно продолжить. Но разве есть какая-либо связь между музыкальными увлечениями химиков и их основной профессией? (Поставим все же химию на первое место, если так делал даже Бородин.)
Многие открытия, в том числе и в области химии, часто совершаются как бы случайно: вдруг происходит нечто вроде «озарения» и долго мучившая ученого проблема вдруг получает свое разрешение. Как правило, п ому предшествует длительная и кропотливая работа, факты постепенно накапливаются в подсознании и ждут лишь толчка, чтобы сформироваться в стройную логическую систему. Иногда это происходит даже во сне (вспомним знаменитые «вещие» сны Кекуле и Менделеева). Но такой толчок может дать и музыка, которая для ее ценителя и почитателя является сильнейшим эмоциональным фактором:
Эти слова Поля Верлена (в переводе Б. Пастернака) воспринимаются в таком контексте почти буквально. Вот какая история произошла с американским физикохимиком Казимиром Фаянсом (1887–1975), внесшим значительный вклад в развитие учения о взаимодействии ионов с растворителем в растворах. Фаянс известен также как автор так называемого правила сдвига, или закона радиоактивного смешения. Он сделал это открытие, будучи молодым доцентом Высшей технической школы в городе Карлсруэ. Как вспоминает сам Фаянс, основная идея этого закона пришла к нему 23 ноября 1912 года в тот момент, когда он слушал оперу Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда». Пять месяцев спустя Фаянсу удалось решить еще одну научную проблему: он нашел взаимосвязь между стабильностью и атомной массой изотопов радиоактивного элемента. Поразительно, но решение этой проблемы также пришло к нему в концертном зале, на этот раз — во время исполнения комической оперы «Царь и плотник, или Два Петра». Когда спустя много лет Фаянс, ставший к тому времени профессором физической химии в Мюнхене, рассказал об этих случаях своему коллеге, известному физику-теоретику Арнольду Зоммерфельду (1868–1951), который тоже был страстным почитателем музыки, тог сказал, что первая из обнаруженных Фаянсом закономерностей имеет для науки гораздо большее значение, чем вторая. И это не удивительно, на полном серьезе продолжал Зоммерфельд, поскольку достоинства оперы «Царь и плотник» (она написана почти забытым сейчас немецким композитором первой половины XIX века Густавом Лорцигом) не идут ни в какое сравнение с выдающимся произведением Рихарда Вагнера.
И уж совсем забавный случай произошел в доме того же Фаянса (он тогда еще жил в Германии), когда к нему зашел полицейский чиновник, чтобы выяснить какое-то дело. Среди прочих был задан вопрос о профессии, на что Фаянс ответил: «Профессор физической химии». Полицейский записал все сведения, а потом прочитал вслух: «Профессор музыкальной химии»! (Следует сказать, что по-немецки
Музыкальные мотивы можно проследить и в деятельности других химиков. В 1864 году английский химик Джон Ньюлендс (1837–1898), расположив все известные тогда элементы вертикальными столбцами по 7 элементов в столбце, обнаружил закономерность, которую назвал «законом октав»: близкие по свойствам элементы, как и близкие по звучанию ноты в музыкальной октаве, можно было обнаружить через каждые 7 элементов. «Восьмой элемент, начиная с данного, — писал Ньюлендс, — является как бы повторением первого, подобно восьмой ноте октавы в музыке». Вряд ли музыкальная аналогия была у Ньюлендса случайной, если учесть его итальянское происхождение по материнской линии. Совсем еще молодой ученый (ему было тогда только 25 лет), он уже успел прославиться тем, что сражался за свободу Италии в войсках Гарибальди. Но с «законом октав» Ньюлендсу не повезло: таблица имела множество недостатков и современники совершенно ее проигнорировали. Чего стоит только ехидное замечание профессора физики Джорджа Фостера (1835–1919): не пробовал ли Ньюлендс поискать какую-нибудь другую закономерность среди элементов, расположив их, например, в алфавитном порядке названий…
В заключение вспомним еще раз известное высказывание Козьмы Пруткова о том, что «специалист подобен флюсу: полнота его одностороння». Мы видели на примере многих выдающихся личностей, что жизнь опровергает это утверждение. Поэтому, даже при самом неистовом увлечении химией, не следует забывать, что существуют музыка, живопись, театр, художественная литература, — одним словом — искусство, которое не только не мешает, но даже помогает ученому в его работе.
