загадка… В распоряжении бруухиан вся планета, они могут строиться сколь угодно широко. Но откуда-то взялась эта идея расти вверх, а не вширь. И ведь трудно им приходится: небоскребы-мазанки порой не выдерживают напряжений. Теперь, строя дома, туземцы армируют их железным деревом. Это практически деревянные сооружения, обмазанные глиной…

Послушайте, а может, вам удастся выяснить, почему они так поступают? Здесь никто не смог добиться от туземцев прямого ответа. А вы владеете диалектом лучше любого из нас. Кроме того, вы для аборигенов что-то вроде народного героя, хотя не думаю, что кто-нибудь из патриархов дожил до нынешних времен с момента вашего отъезда. Они знают, что вы вызвали перемены в их жизни. И очень благодарны вам.

В шахте было сыро и холодно. Кроуэлл поежился.

— За то, что приблизил их к “тихому миру”, — резко сказал он.

Уолдо промолчал.

Раздался грохот, позади них остановилась клеть.

— Привет, босс. Привет, доктор Кроуэлл. Я привез тварям мясо. Что, выключаем?

Уолдо взглянул на часы.

— Конечно. Давай.

Помощник щелкнул выключателем, укрепленным в нище подъемника, и пение виброкирок смолкло. Какое-то время еще раздавался дробный лязг — рабочие пытались долбить руду, несмотря на отсутствие напряжения в сети. Затем — по одному, по двое — они выстроились в очередь у подъемника. Помощник роздал всем по мясофрукту, и туземцы понесли их на рабочие места. Члены каждой бригады садились в свой кружок на корточки, бруухиане жевали и переговаривались, тихо похрюкивая.

— Мы здесь лишние, — сказал Уолдо. — Хотите взглянуть на деревню?

— Было бы чудесно. Только позвольте я зайду к себе за блокнотом и камерой.

— А для начала заскочим в лабораторию и перехватим по бутылочке пива. Наверху жарко.

Солнце палило немилосердно. Тележка, развернувшись, остановилась на окраине деревни, и ветерок от движения, скрадывавший жару, прекратился.

Кроуэлл вытер с лица пот и запекшуюся пыль в последним могучим глотком осушил бутылку.

— Что делать с посудой?

— О, просто оставьте бутылки в тележке. Этот парень как раз и есть мой пивовар. Он сгрузит их у лаборатории.

— Господи, как жарко. — Кроуэлл тяжело ступил на землю.

Уолдо прищурился на солнце.

— Через пару часов будет полегче. Давайте отыщем тень.

— Идет.

Они прошли под деревенскими воротами и зашагали по тропинке. Кроме зарослей травы высотой больше человеческого роста, окружавших деревню полукилометровым кольцом, ничего не было видно. Повозки не могли подъезжать ближе из-за пасущихся здесь игривых млекорептилий.

Однако на людей эти животные, казалось, не обращали никакого внимания. Кроуэлл и Штрукхаймер увидели несколько экземпляров. Они мирно жевали траву, следя за пришельцами стебельчатыми глазами. Половина длины тела этих трехметровых чудовищ приходилась на неурожайные хвост и шею. Но со спин свисали бусы мясофруктов, составляющих основу питания бруухиан. Каждая самка (самцов вскоре после рождения отправляли на волю и впускали на территорию деревни только на период случки) давала за сезон около тридцати килограммов мясофруктов. Каждая семья бруухиан держала трех-четырех млекорептилий. Уход за скотом и сбор урожая были главным занятием женщин.

Млекорептилий служили для бруухиан не просто источником еды и слыли не просто домашними животными. Собственно, они считались низшими членами семьи. Это были как бы “граждане второго сорта”, потому что млекорептилий не умели говорить и, что еще важнее, не стремились в “тихий мир”, — они просто-напросто умирали. Однако бруухиане не ели мяса умерших рептилий. Их торжественно хоронили и горько оплакивали.

Навстречу землянам по тропе двигался, переваливаясь, туземец. Однако шел он гораздо медленнее, чем те, которых Кроуэлл наблюдал в поселке Компании. Не доходя нескольких шагов, бруухианин остановился и обратился к гостям в неформальном ключе:

Завершив свою короткую речь, маленький бруухианин двинулся следом за людьми, стараясь идти в ногу с Кроуэллом.

— Я его знаю, — сказал Штрукхаймер. — Он немного обучился английскому. Когда-то был моим переводчиком.

— Верно, — изрыгнуло существо. Его речь была странной карикатурой на человеческий язык. — Все время в… ясли… я слушаю ленты… ты — Кроуэлл оставлять.

Кроуэлл был поражен. Он заговорил, с трудом составляя фразы в неформальном ключе:

— Что все это значит? — спросил Штрукхаймер.

— Очевидно, большую часть своего Года Постижения он потратил для изучения английского. По его словам, священник устроил ему что-то вроде освобождения от обета познавать общественные ритуалы. Обычно они весь год занимаются именно этим…

— Что означает “осо-бо-жени-ото-бета”?

— Это все равно что “разрешение”, Балуурн. Разрешение священника, — пояснил Штрукхаймер.

— Хорошо. Священник дал “осо-бо-жени-ото-бета”, и я теперь нет-похож братья.

— Ты говоришь по-английски очень хорошо, Балуурн, сказал Кроуэлл. — Я изучал ваш язык десять лет и тем не менее не могу говорить на нем так свободно, как ты на моем.