Под окнами штаба стояли части из отряда, вызванного с фронта. Радостно шумевшая кругом толпа неоднократно заставляла меня появляться в огромном раскрытом окне штаба.

Среди деловых разговоров я незаметно успел сообщить князю Львову о готовящихся арестах. И, конечно, получил от него самое полное одобрение. Вскорости я спустился опять в нижнее помещение штаба. Проверил составленный список. Составители его перестарались: среди подлежащих аресту преступников фигурировали лица весьма отвратительные, но в большевистском восстании, по данным, тогда бывшим в распоряжении правительства, не участвовавшие. Их я вычеркнул. Остальной список утвердил.

Подлежали немедленному аресту, как государственные преступники, Ленин, Зиновьев, Козловский, Суменсон, Фюрстенберг (Ганецкий[31]), германский подданный Гельфанд (Парвус[32]), Александра Коллонтай[33] и военные руководители восстания — лейтенант Ильин (Раскольников)[34], Рошаль[35] и прапорщик Семашко[36]. Все эти лица — за исключением, как я уже писал, скрывшихся после опубликования Переверзевым изобличающих материалов Ленина и Зиновьева и находящихся за границей Парвуса и Ганецкого — были арестованы. Через несколько дней были также арестованы Троцкий и Луначарский[37].

Когда чины штаба поехали уже производить обыски, около 12 часов ночи мной была получена с Юго — Западного фронта первая телеграмма о прорыве германскими войсками нашего фронта у Злочева на Тарнопольском направлении. С телеграммой в руках я вошел в зал заседания Временного правительства. Здесь были и представители Советов. Еле сдерживая себя, я прочел вслух всю телеграмму и затем, повернувшись в сторону советских делегатов, я спросил их: «Надеюсь, теперь вы не возражаете больше против арестов?!»

Ответа не последовало.

Но это молчание было красноречивее всякого ответа. Для каждого из них теперь стала ясной неразрывная связь между ударом на фронте и попыткой взрыва внутри страны.

Через несколько дней при моем обходе боевых позиций на Западном фронте у Молодечна, накануне наступления армий генерала Деникина, произошла следующая пикантная сцена. Проходя по линии окопов, мы заметили сбоку от себя приютившуюся в укромном месте небольшую группу солдат, прилежно что?то читавших. Заметив наше приближение, солдатик, державший в руках какой- то листок, испуганно пытался его спрятать. Один из моих адъютантов успел подскочить и вырвать таинственный листок. В номере газетки «Товарищ»[38], оказавшемся в наших руках и напечатанном недели за две до петербургских событий, об них сообщалось как уже о совершающемся факте. Конечно, в этой статейке не было деталей событий, но говорилось о том, как петербургский пролетариат и гарнизон, в негодовании на учиняемые Керенским и Брусиловым на фронте никому не нужные «кровопускания», восстали против Временного правительства и как это восстание вызывает энтузиазм и сочувствие в Москве и прочих городах России.

Забегая несколько вперед, тут же скажу, что в конце октября повторилась та же самая история. Из Стокгольма нам были присланы прокламации о начавшемся уже в Петербурге большевистском восстании дней за десять до его действительного начала.

Оборачиваясь назад к июльским событиям семнадцатого года, я должен сказать: большевистское восстание вместе с начавшимся стремительным отступлением наших войск в Галиции содействовало укреплению чувства патриотизма и сознания ответственности перед государством в самых широких народных слоях России и в руководящих кругах левых, социалистических антибольшевистских партий.

Обычно ход событий в России между февралем и ноябрем 1917 года описывается как однотонный процесс постепенного, но неуклонного и все усиливающегося распада государства.

На самом деле Россия в эти месяцы проделала зигзагообразную кривую: до конца августа (времени восстания Корнилова) Россия с некоторыми срывами и падениями шла неуклонно кверху, преодолевая революционный хаос и вынашивая в себе новую государственность. После разгрома большевиков в июле этот процесс пошел вперед с исключительной быстротой. Он был сорван внезапно безумием честных, но слишком в политике неграмотных и нетерпеливых генералов. Но об этом потом. С начала сентября Россия так же с исключительной стремительностью помчалась вспять к хаосу.

Наряду с новым поражением русских войск на фронте — внутри России во многих местах происходят разгромы большевистских комитетов и газет. В столичных и местных Советах всюду подавляющее большинство оказывается в руках оборонцев и государственников. Представительство большевиков в Исполнительных комитетах Советов и во Всероссийском Исполнительном комитете съезда Советов фактически сводится почти на нет. Они устраняются со всех руководящих мест внутри советского аппарата. И сами Советы, как органы государственной власти, совершенно вычеркиваются из сознания руководителей советского большинства.

Вспоминая эпоху после подавления июльского мятежа, Троцкий на своем демагогическом жаргоне и с нужными ему в агитационных целях преувеличениями по существу правильно указывает на ту пропасть, которая тогда образовалась между большевиками и всеми остальными социалистическими и демократическими партиями.

«Наши типографии и склады громит буржуазная чернь под руководством патриотического офицерства, Керенский закрывает наши газеты, тысячи и тысячи коммунистов арестовываются в Петербурге и во всех концах страны (арестуются только десятки и сотни. — А. К.). Меньшевики и их союзники социалисты- революционеры получили власть из рук рабочих и солдатских Советов, но они уже очень скоро почувствовали, что эта почва уходит из?под их ног. Их мысль была направлена на то, чтобы в противовес рабочим и солдатским Советам помочь политически организоваться мелкобуржуазным и буржуазным элементам страны через посредство демократических муниципалитетов и земств…» В центральном органе Советов (ВЦИК) с августа- сентября 1917 года доказывается, что советская система отжила свой век, что Советы разлагаются.

Под прикрытием рассуждений о буржуазной черни и обвиняя меньшевиков в том, что они стремились к организации буржуазных сил «против» рабочих и крестьян, Троцкий правильно устанавливает коренной перелом, произведенный июльским большевистским восстанием во всем государственном миросозерцании левой, революционной, но твердо демократической России. Она с узкой временной советской площадки переходит на широкий плацдарм государственного демократического строительства. Выработанные Временным правительством еще первого состава новые законы о широком городском и земском самоуправлении на основе всеобщего, пропорционального, равного для обоих полов избирательного права вступают в силу: к началу августа почти двести городов имеют уже новые демократические городские думы; к середине сентября из семисот приблизительно городов Российской империи 650 уже имеют новые городские думы. В несколько более медленном темпе, благодаря условиям деревенской жизни, но все?таки быстро подвигается к концу и земская реформа. Мощное кооперативное строительство в рамках нового основного, изданного Временным правительством кооперативного закона создает для демократического государства и демократической власти чрезвычайно серьезную общественную опору в стране.

Первоначальный анархический период рабочей самодеятельности перерождается понемногу в здоровое профессиональное движение, где большевики отходят на левый фланг. В армии растет авторитет правительственных комиссаров, которые по плану Военного министерства должны были сыграть роль среднего звена в переходе армии от мартовского комитетского состояния к нормальному единоначалию.

Подчеркиваю, описанный мною сейчас процесс роста здоровых государственных и общественных связей, укрепление новых форм демократической государственности, находившихся еще в мае месяце в зачаточном состоянии, — этот процесс сопровождался летом целым рядом чрезвычайно тяжких явлений распада и разложения. Да и возможно ли было сразу в несколько коротких месяцев, еще и во время