Ну и ни в каком «Ленинграде» (она перестаралась с благонадежностью — хоть Ленин и существовал тогда уже, маленький, с кудрявой головой — но город все-таки так не назывался) она, конечно, не родилась.
«МНИМАЯ БИОГРАФИЯ»
Все считают меня украинкой. Во-первых, оттого, что фамилия моего отца Горенко, во-вторых, оттого, что я родилась в Одессе. В третьих, главным образом, потому что Н. С. Гумилев написал: «Из города Киева, из логова Змиева я взял не жену, а колдунью…»
То, что писал Гумилев, — это не главное, это вовсе не «все» знают.
Во-вторых: а разве у нее с отцом были разные фамилии? Пo-русски так не говорят. «Фамилия, которая была у отца» — это девичья фамилия. Не «фамилия, которая была у моего отца», а «моя девичья фамилия».
У отца фамилия — Горенко, у двоюродной сестры — Змунчилла. «Почему-то» их считают украинцами. Почему бы это?
Думаю, если бы у ее отца была фамилия Романов или Виндзор — она не возмущалась бы, что с фамилией отца увязывают ее происхождение.
Такая вот ирония судьбы, что Анна Ахматова родилась в Одессе. Хоть бы в Новгороде или там Орле — а то прямо-таки в Одессе. И придуманное ею название «Фонтанный дом» кажется смешным в сочетании с Большим Фонтаном — действительным местом ее рождения (см. метрику). А так — миллионы людей родились в «Ленинграде» — она была их не менее достойна того же. Но вот судьба смотрела за тем, чтобы дать ей в руки игрушки, а не орудия.
…Он черт знает что написал обо мне. Смотрите! Оказывается, что девичья фамилия Ахматовой — Горенко! И как он смел! Кто ему позволил!
В Киеве я жила меньше, чем в Ташкенте во время эвакуации. Но невнимание людей друг к другу не имеет предела. На этом свойстве человеческой природы держится 90 % чудовищных слухов. (Мы до сих пор храним змеиное шипение Полетики о Пушкине!!!)
Думаю, что такое кощунственное невнимание все-таки еще достаточно далеко от «предела».
…Она-то любит сравнивать себя с Пушкиным. Или «подкладывать» параллели — чтобы кто- то другой сравнил. Это тоньше, конечно, было бы, но у нее терпения не хватает — и тогда она лепит сама: «Слава, слава! Неужели так было с Пушкиным?..» Я — для того и пишу, чтобы никто и не заикнулся о Пушкине ближе чем через тысячу слов от нее. Вот: о царственной (для него — без кавычек) свободе Пушкина.
Пушкин [жил] в Царском Селе, близ Китайского домика. <…> Однажды в жаркий летний день граф Васильев, зайдя к нему, застал его чуть ли не в прародительском костюме. «Ну, уж извините, — засмеялся поэт, пожимая ему руку, — жара стоит африканская, а у нас там, в Африке, ходят в таких костюмах».
П. К. Мартьянов со слов графа А. В. Васильева.
Вот и все. Не надо никаких оправданий: ни какая фамилия была у отца, ни что я в Африке почти что и не жил и т. д.
За другими Анна Ахматова следит зорко.
О Марине Цветаевой.
«Есть прекрасные статьи, <…> а есть такие, как будто писала провинциальная поповна — как Николай II с семейством открывал музей и прочее».
Не к каждой поповне, да еще провинциальной, приходит государь с семейством на открытие папашиного заведения. В Ахматовском семействе такого не случалось. А теперь представьте, что — случилось. Она за это стала бы царицей, императрицей, наследницей престола и пр. Бродский об этом в Нобелевской речи нашел бы случай помянуть.
В воспоминаниях <…> давней подруги, B. C. Срезневской, редактированных, если отчасти не продиктованных ей Ахматовой, описывается такой эпизод: «Отошли в область прошлого Версальские и английские кущи Ц.С. и Павловска, лунные ночи с тоненькой девочкой в белом платьице на крыше зеленого углового дома («Какой ужас! Она лунатик!») и все причуды этого вольнолюбивого ребенка, купанье в ручейке у Тярлева беленьких <…> стройных ножек (ну уж это точно ее голос), — и ласковый голос вел. кн. Владимира Александровича, совершавшего пешком с адъютантом утреннюю прогулку: «А если вы простудитесь, барышня?»
Это несомненно, что воспоминания были продиктованы: ведь «вел. кн.» (как изящны и якобы обыденны ее сокращения) Владимир Александрович был кумиром всех гимназисток, и для вешающих на стену фотографии футболистов великой княгиней (пусть даже только в переносном смысле) представляется сама мемуаристка (диктовальщица):
Четверг, 10 августа. Сегодня знаменательный вечер. Я окончательно перестаю смотреть на герцога Гамильтона как на любимый образ. Я видела у Бергамаско портрет Великого князя Владимира и не могла оторваться от этого портрета: нельзя представить себе более совершенной и приятной красоты. Жиро восхищалась вместе со мною, и мы дошли до того, что поцеловали портрет в губы.
Мы поступили, как истые институтки: у них мода обожать государя и великих князей; да право, они так безупречно красивы, что в этом нет ничего удивительного.
Так и хочется поставить подпись — Анна Ахматова, княжна.
Наверно, эта общая влюбленность не обошла ее стороной. Только Башкирцева писала это в 16 лет, а Ахматова диктовала свои воспоминания в возрасте за 60.
Это все, что она запомнила о веке предыдущем и чем думала смутить его.
Отец не сошелся характером с Великим князем Александром Михайловичем и подал в отставку, которая, разумеется, была принята.
Надо же, принял Великий князь отставку. А что стоило сходить, повиниться, попросить прощения, глядишь, мсье Горенко и забрал бы решение об отставке обратно, сменил бы гнев на милость…
