Анна Ахматова.
Горсточка была действительно маловата. Настолько, что в связи с этим в жизни Ахматовой, доброй ее половине (более недоброй, чем первая), и в ахматоведении появилась абсурдная тема: сколько писала Анна Андреевна. Много или мало.
Насчет того, насколько «странны» эти стихи, дело обстоит проще: стихи не странны, они рассудочны.
Ахматова говорила об одном литературоведе: «Он приходил ко мне и объяснял, какая разница между моими стихами и стихами Блока. Блока нельзя рассказать, а вот ваши стихи я могу передать своими словами так, что выйдет почти не хуже».
Выйдет, как говорила о ней Марина Цветаева, — «содержание».
Вот как они создавались:
Анна Андреевна читала мне также лежа стихи из будущего «Реквиема». С тех пор я помнила и «бледного от страха управдома» (неужели это можно назвать поэтическим образом, точной и свежей метафорой, годной для образования поэзии — точного и непохожего на других взгляда на мир?) , и «Распятие», о котором Анна Андреевна сказала мне после возвращения Левы, что эти стихи ему читать не надо было.
Правда, Леве что «Я к розам хочу», что «Реквием» — все дамские рукоделия.
Начало Первой Ленинградской элегии:
«Россия Достоевского. Луна».
Скажи «Достоевский» — во рту станет сладко. А на Анну Ахматову упадет тень его гения. Называние — как, с той же самой целью, упоминание Чарли и Кафки.
Ахматова неточно цитирует Лермонтова — получается душераздирающий романс: «Но не с тобой — я с сердцем говорю». Она очень настаивала на этом ошибочном чтении <…>. На самом деле: «Но не с тобой я сердцем говорю». Надрыв ушел — для Ахматовой это уже не поэзия.
«Вы напомнили мне Колю. Он говорил, что вся моя поэзия — в украинской песенке:
Во всяком случае, Анне Ахматовой нужно поменьше мыслей о «славе», поменьше самовлюбленности.
Плохо. И особенно плохо то, что явно плохая песня так нравится самому автору.
А по мне плохо особенно то, что «беззаконница» — это не вежливый поклон Марине Цветаевой при принятии подарка, а беззастенчивое использование чужого приема.
«На столе забыты / Хлыстик и перчатки» — говорит, что фурор производили и повторялись всеми эти строки. А — о своих стихах, тех, которые опошлены.
Как можно еще больше опошлить строки:
Это критика, это пародия или это сами стихи?
Угодивший маме Блока заслуживал его искренней благодарности. Что бы он сказал, если б узнал, что Ахматова за это будет требовать для себя не только «нобелевки», Бог бы с нею, а Пушкинского венца?
Зачем она придумала это определение — «тон рыночной торговки»? Теперь не нужно долго
