не нравится! Скоро воинов не соберешь…

Елифан пробовал успокаивать:

— Знает теперь великий князь, что татары близко. Изготовится.

Но воевода только покачал головой, повторяя:

— Не нравится, ох как не нравится…

После баньки сон был глубокий, крепкий. Ивана Федоровича не разбудили ни тревожные зовы труб, ни крики на улице. Если бы не Елифан, мог бы воевода и проспать бой, в одном исподнем оказаться в полоне.

А Елифан не ложился. Приготовив постель воеводе, он пошел искать своих земляков-суздальцев. Когда в стане началась суматоха, Елифан бросился будить Ивана Федоровича:

— Вставай, воевода, татары!

Иван Федорович вскочил, стал торопливо одеваться. Вместе выбежали на улицу, к коням.

Промчался мимо всадник — простоволосый, без оружия, с разрубленной щекой. Выплевывая сгустки крови, он выкрикивал:

— Великого князя убили! Великого князя!..

Следом проскакали еще несколько всадников в синих суконных плащах поверх доспехов, в высоких шлемах — владимирские дружинники. Один из них узнал Ивана Федоровича, придержал коня:

— Спасайся, воевода! Ломят нас татары! Спасайся! Дружинник взмахнул плетью, исчез за избами.

А по улице, задыхаясь, густо побежали пешие ратники. Нагоняя их, взмахивали саблями татарские всадники…

По заснеженным огородам, через плетни и жердевые заплоты, Иван Федорович с Елифаном пробирались к лесу. Что могли сейчас сделать два меча, даже если мечи эти в крепких, умелых руках?!

Вот и лес.

— Куда теперь-то пойдем, воевода? — просто, буднично спросил Елифан, присаживаясь на пень; даже снежную шапку стряхнул с пня рукавицей, будто на отдых устроился. — Может, в Великий Новгород? Там-то татар нет…

Иван Федорович задумался. Самое простое — уйти в безопасный Новгород. И не осудит никто. И встретят воеводу хорошо: новгородский князь Ярослав, брат Юрия Всеволодовича, его знает, как-то даже звал в свою дружину, да великий князь не отпустил. И воинов в Новгороде много, воеводствовать есть над кем…

— Полки в Новгороде великие, — уговаривал Елифан, будто угадав мысли воеводы.

Но Иван Федорович сказал решительно:

— Нет! Полки-то в Новгороде великие, да, видно, заперли те полки бояре новгородские за стенами, не послали на подмогу великому князю. Что нам делать в Великом Новгороде? За стенами сидеть? Татары бесчинствуют на Владимирской земле. Туда и пойдем. Разве можно нам, людям ратным, от войны прятаться?

Новгородский князь Ярослав, четвертый из восьми сыновей великого князя Всеволода Большое Гнездо, тридцать лет ждал своего часа.

Большая часть жизни князя прошла в походах и битвах, в заговорах и союзах с бывшими врагами, в тревогах и сомнениях, отчаянии и надеждах, почти не приблизив Ярослава к заветной цели — великому княжению.

Зимними недобрыми ночами, под завывание метели, думалось Ярославу тяжко и завистливо: почему не он, а никакими особыми доблестями не отмеченный брат Юрий стал великим князем? Почему не ему, тоже правнуку Владимира Мономаха и славному ратоборцу, поручил бог власть над Русью?

Сколько себя помнил князь Ярослав, он всегда был воином.

Трехлетним мальчиком посадил Ярослава на коня большой воевода Петр Ослядюкович. Празднично гудели тогда колокола владимирских соборов, толпились на площади горожане, приветственно подкидывали вверх шапки. Отец, блаженной памяти великий князь Всеволод Большое Гнездо, возгласил с соборной паперти:

— Еще один витязь прибавился в ратной силе русской! Будь храбрым и справедливым!

— Будь храбрым и справедливым! — повторили дружинники, скрестив над головой мальчика обнаженные прямые мечи.

Десяти лет от роду Ярослав стал княжить в Переяславле-Южном, оборонял со своей дружиной степную границу, а в двенадцать лет возглавил свой первый поход в Дикое Поле, на половецкие кочевья. Покорно склонялась под копыта боевых коней жесткая степная трава, в клубах пыли уносились прочь ватаги половецких всадников, черные клобуки[37] отгоняли к переяславским рубежам стада и бесчисленные табуны коней, добытые мечом в половецких вежах. Славно, радостно, празднично!

Много было потом походов: на мятежную Рязань и на новгородскую заставу град Торжок, на волжских булгар и на Литву, на каменный город Ревель и на северные народцы — емь и корелу. Познал Ярослав в этих походах мудрость полководца. А вот мудрость княжеская давалась труднее…

Когда-то горожане далекого южного города Галича, измученные внутренними усобицами, призвали к себе на княжение пятнадцатилетнего Ярослава. Завидным княжением был древний Галич, в первом десятке русских стольных градов числился!

По весенней распутице, в самую бездорожную пору, князь Ярослав с боярами и дружиной поспешил в Галич. Расползалась под копытами коней желтая глина приднепровских дорог. Бешеные талые воды сносили мосты на бесчисленных речках. Мужики в деревнях, встречая забрызганных грязью всадников, в сомнении качали головами: «Не проедете, бояре… Потонете…»

И после всех этих трудов, когда недалек был уже Галич, навстречу Ярославу выехал с четырьмя конными дружинниками посольский боярин киевского князя Рюрика Ростиславича, передал дерзко волю своего господина: пусть-де возвращается Ярослав обратно в свой Переяславль, потому что отдан Галич другому князю. А будет Ярослав противиться — пойдут тогда на него полки князей Рюрика Киевского, Всеволода Черниговского, Мстислава Смоленского…

Навечно запомнилось князю Ярославу постыдное возвращение в Переяславль. А кто обидчик? Князь Рюрик Ростиславич, союзник по походам на половцев, хлебосольный хозяин и мудрый советчик, которого Ярослав почитал чуть ли не за родного отца!

Понял тогда Ярослав, что нет в княжеском деле ни слова честного, ни дружбы верной, ни сердечной теплоты. Только власть, только сила…

Дядька Василий, наставник молодого князя, так и сказал:

— Запомни навсегда, княже! Князю надлежит властвовать. А чтобы властвовать, надо внушать страх. А чтобы внушать страх — нужно быть сильным!

И князь Ярослав поверил только в силу. Силу он искал в далеком северном городе Новгороде.

Не все князья решались сесть на новгородский стол. Не господина и повелителя видели новгородцы в князе, а слугу военного, временного предводителя городового ополчения, сберегателя боярских вотчин и купеческого богатства от черных людей. Князь был только мечом новгородским, а головой — господа, выборные городские власти: посадник, тысяцкий, архиепископ. На вече верховодили бояре, княжеское слово тонуло в слитном гуле их голосов. Сам по себе был Великий Новгород, и недаром говорили на Руси: «Господин Великий Новгород судит один бог!»

В Новгороде самый строптивый князь был подобен взнузданному коню. Границы его власти были точно очерчены договорной грамотой — рядом. Не мог князь покупать вотчины в Новгородской земле, принимать людей в кабальную зависимость, вести торг с заморскими купцами. Рыбу в реке Ловати князю дозволялось брать лишь раз в три года, а охотиться — только осенью. Если князь нарушал подписанный