продвижения захватчиков, отвел население городов в тыл, заперся в укрепленном лагере, приказал занять перевалы в горах, через которые мидяне могли проникнуть в Персию, так же как и высоты, господствовавшие над перевалами. При первом же столкновении мидяне были отбиты. Астиаг восседает на троне, высоко поднятом над полем боя. «Возможно ли, — воскликнул он, — что эти пожиратели фисташек проявляют такое мужество! Ну, берегитесь, мои военачальники, если вы не победите этих бунтарей»».

Однако под давлением численно превосходящих сил противника персы вынуждены отступить и запереться в укрепленном лагере. Кир одним из последних покидает поле битвы, тотчас собирает своих солдат и обращается к ним с речью: «О персы! Вот ваша судьба: если вас победят, всех вас перебьют; если вы победите, вы перестанете быть рабами мидян и завоюете счастье и свободу».

Чтобы придать им больше смелости, он рассказывает также, сколько мидян они перебили, советует отправить под покровом ночи женщин и детей на самую высокую гору этого края, называемую Пасаргада.

На следующий день молодой полководец выходит из лагеря, охрану которого поручает Камбису, своему отцу, и пожилым солдатам, а сам с Эбаром и оставшимися воинами бросается в бой. Исход второго дня снова был не в пользу персов. Часть мидян, окружившая правый фланг повстанцев, направляется к лагерю, с боем им овладевает, берет в плен отца Кира и приводит его, всего израненного, к царю Экбатаны.

— Не мучай меня, — сказал Камбис, — душа моя готова отделиться от тела.

— Знаю, что восстал Кир против твоей воли, — отвечал Астиаг. — Не могу упрекать тебя в преступлениях сына. Помирай спокойно, я прикажу устроить похороны, с почестями, достойными тебя.

Тем временем захватчики хозяйничают в долине и пытаются взобраться по тропам, ведущим к вершине горы Пасаргады.

Эбар понял, какой опасности подвергаются его земляки. Вместе с тысячью солдат он двинулся навстречу врагам по ущельям, одному ему известным. А в этом время Астиаг, узнав о маневре персидского военачальника, дал приказ, чтобы двадцать тысяч бойцов обошли гору с другой стороны. Но едва они попробовали войти в ущелье, как на них посыпалась по отвесным склонам скал лавина камней, заранее заготовленных войсками, которым было поручено охранять плато, расположенное у подножия вершины Пасаргады. После двух дней отдыха мидийцы, захватившие самые нижние точки горы, собирают последние силы и кидаются на штурм вражеских позиций. Персы вновь терпят поражение, они проявляют чудеса храбрости, но вынуждены отступить по всем направлениям. Медленно оттесняемые захватчиками, они поднимаются с боями по склонам и тут к ним подбегают их жены и матери. Они изливают на своих защитников потоки бранных слов и заставляют их оказать отпор противнику.

Пристыженные и от этого разъяренные персы возобновляют бой и устраивают мидянам настоящую мясорубку. После долгих боев с переменным успехом сражение наконец заканчивается разгромом войск Экбатаны.

Так, если верить рассказу Николая Дамасского, написанному четыреста лет спустя, «пожиратели фисташек» победили Астиага, «метателя копья». Он был взят в плен и выдан тому, кто его предал, бывшему его подданному, Гарпагу. И каждому представлялось, что месть того, кого так жестоко унизил царь Мидии, будет ужасной.

Предоставим слово Геродоту для рассказа о том, как Гарпаг, не скрывая радости, набросился на своего бывшего повелителя. ««Ну что, Астиаг, — крикнул он, — что думаешь о твоем пленении? Не похоже на царствование? Наконец-то я смогу отблагодарить тебя за прекрасный ужин, которым ты меня однажды угостил, когда мне подали блюдо из мяса моего сына!» Астиаг поднял глаза на Гарпага: «Ты что, одобряешь поступок Кира?» — «Не только одобряю, но знай, что я все это организовал!» — «Значит, ты еще глупее и зловреднее, чем я полагал! Надо же быть таким дураком, чтобы проложить дорогу к трону другому человеку, когда мог сделать это для себя! И надо же быть таким зловредным, чтобы отдать в рабство всю Мидию из-за какого-то несчастного ужина! Если тебе так уж хотелось сменить царя, почему не выбрал мидянина мне на замену? А теперь вот персы правят Мидией, а мидяне навеки превращены в рабов!»»

Итак, после тридцати пяти лет царствования, царь Мидии теряет свой трон, а Кир с высоты своей циклопической террасы на горе Пасаргаде может считать себя главой великой империи.

Сперва ему надо решить судьбу Астиага. Ведь старик — его дед, но это соображение не занимало много места в голове Кира: разве не собирался владыка мидян убить его, собственного внука, ничуть не беспокоясь о кровных связях? Но Астиаг был царем, царем братского народа общего арийского корня, и сотни тысяч воинов черпали силы в величии мидян, победителей Ассирии, видели в плененном ими царе Мидии сына Киаксара и внука Фраорта.

Любуясь долиной, раскинувшейся у подножия Пасаргады, и зданиями, сооруженными его предшественниками и им самим во славу персов, Кир не мог решиться поступить с Астиагом, как ассирийцы или вавилоняне расправлялись с побежденными противниками. Казнить Астиага было немыслимо. Решив помиловать Астиага, Кир хотел заполучить побежденного противника, заставить его служить своим планам и намерениям. Конечно, он не был первым монархом, который сохранил жизнь побежденному врагу. Но в голове у сына Камбиса созревал план заложить основы всемирной империи, построению которой должны были способствовать все здоровые силы разных народов.

В отличие от своего полководца Гарпага Кир не праздновал победу над Астиагом и не унижал его. Он проявил уважение к царственному пленнику, включил его в состав своей свиты и двинулся… к Экбатане, провожаемый восхищенными взглядами мужей тех персидских племен, которые, возможно, не решались до той поры следовать за царем из Пасаргад. Так, панфиалеи, дерусии, гирканцы и другие кочевые племена, дайи, марды, дербики и сагартии пошли вслед за Киром, отныне законным царем персов. По дороге многие кланы мидян, увлеченные общим энтузиазмом, последовали за Киром как один народ, идущий к своему освобождению.

Относительно демократическая организация персидской армии способствовала проведению успешной мобилизации среди различных слоев общества. Перс дал всем воинам своей армии одинаковое вооружение, тем самым уничтожив разницу между корпусом элитных гомотимов и рядовыми, наемниками и новобранцами.

Благодаря победе над Астиагом Кир, таким образом, извлек пользу и в этом деле.

Прежде чем покинуть «лагерь персов», Кир, желая в будущем видеть Пасаргады в роли настоящей столицы, повелел построить там новые дворцы, чтобы отметить таким образом начало своей эпопеи. Кир не собирался наносить удар по престижу, которым обладали Сузы — эламский город, способствовавший приобщению Пасаргад к городской цивилизации. Признавал он также значение Экбатаны, города мидян, когда-то построенного Дейоком, славящегося своей несравненной архитектурой и несметными сокровищами.

Через несколько недель после своей победы Кир вступил в Экбатану, город, как писал Геродот, «огромный и хорошо защищенный… стены его, концентрически расположенные, были возведены таким образом, что каждая стена возвышалась над более низкой только на высоту зубцов. Холмистая местность способствовала такому расположению. Периметр самой длинной стены примерно равнялся периметру Афин. Зубцы первой стены были выкрашены в белый цвет, второй стены — в черный, зубцы третьей — в пурпурный, четвертой — в синий, пятой — в красно-оранжевый. А у двух последних стен зубцы: у одной серебристые, а у другой — золотистые»[53].

Экбатана была не похожа на Пасаргады. Город мидийцев являлся противоположностью по отношению к новой персидской столице. Один город был крепостью, другой — совокупностью зданий, расположенных таким образом, словно хозяева их хотели сказать, что у них нет оснований опасаться своих соседей. Насколько Кир любил находиться в гуще своего народа, быть свободным в перемещениях, настолько Дейок, строитель Экбатаны, производил впечатление человека, опасающегося своих подданных. «Все эти укрепления Дейок возвел ради себя и своего дворца; он повелел народу селиться за пределами цитадели. Когда строительство города закончилось, он установил такой порядок, при котором никто не мог войти к царю, а все дела передавались через посредников-чиновников, которые и будут докладывать монарху; будет считаться неприличным смотреть в глаза повелителю, смеяться или плевать в его присутствии.

Он установил такие правила церемониала, чтобы его ровесники, воспитанные рядом с ним, со столь