состояло прежде всего в том, что Великое княжество Литовское впервые официально признало переход в состав России северских земель, присоединенных к Русскому государству в ходе войн конца XV — начала XVI в. События 1508 г. показали, что Сигизмунду следует больше думать о сохранении в составе Великого княжества Литовского остальных земель, входивших некогда в состав древнерусского государства, чем надеяться на возвращение утраченных владений[373]. 26 ноября в Литву отправилось посольство Григория Федоровича Давыдова, конюшего И. А. Челяднина, сокольничего М. С. Кляпика и дьяка Губы Моклокова[374]. После того как Сигизмунд подтвердил заключенный мир, они 1 марта 1509 г. вернулись в Москву. Через неделю (8 марта) в столицу Русского государства прибыл посол из Ливонии Иван Голдорн, который заключил 25 марта новое перемирие с Россией сроком на 14 лет[375]. Ливонский орден не только не поддержал Сигизмунда в его войне с Россией[376], но, выждав, чем эта война кончится, поспешил продолжить перемирие с могущественным восточным соседом. Магистр Ордена на горьком опыте недавнего прошлого отлично понимал, что только мирные отношения с Россией могут предотвратить распад его государства. Вскоре после этого (31 марта) ко двору Василия III приехали послы от Сигизмунда, которым на этот раз удалось добиться возвращения пленных, взятых еще в битве при Ведроше[377].

Война 1508 г. в военно-стратегическом отношении была хорошим уроком. Она показала, что без взятия городов-крепостей одними опустошительными набегами достичь успеха невозможно. Перед правительством Василия III встала важная задача оснащения русской армии мощной артиллерией.

Правительство Василия III не считало войну 1508 г. решением вопроса о западнорусских землях и рассматривало «вечный мир» как передышку, готовясь к продолжению борьбы.

Не склонны были примириться с потерей северских земель и правящие круги Великого княжества Литовского. Время должно было показать, какая из сторон сумеет более разумно использовать представившуюся передышку.

Успех в грядущей войне с Великим княжеством Литовским во многом зависел от того, какие меры предпримут Василий III и его окружение внутри страны для обеспечения целостности государства, создания боеспособной армии и укрепления рубежей. Эти задачи и пыталось решить русское правительство в ближайшие годы.

Лето 1508 г. выдалось жаркое, засушливое. Вспыхивали в городах частые пожары. В Москве 14 мая загорелся Большой посад у Панского двора, «и торг выгорел и до Неглимны по Пушечные избы и мало не до Устретения». 22 мая горело Чертолье и «Семчинское до Сполья» (Чертолье — район к западу от Кремля, Семчинское — в районе современной Метростроевской улицы). И вообще этим летом «много городов выгоре, такоже и сел, и лесов, и хлеба, и травы выгоре». В одном Новгороде выгорела вся Торговая сторона, «а людей сгорело 2700»[378] Горел Ярославль. Прошло несколько месяцев, и 8 сентября в Ярославле снова возник пожар. На этот раз горел Спасо-Ярославский монастырь [379].

В самой столице весь 1508 г. не прекращались строительные работы. Еще весной «вкруг града Москвы» (Кремля) под руководством Алевиза Фрязина начали делать обложенный белым камнем и кирпичом ров, а со стороны Неглинной сооружали пруды. Ров проходил по Красной площади и соединял Москву-реку с Неглинной. Таким образом Кремль становился как бы укрепленным островом, со всех сторон окруженным водой. Вероятно, вскоре после пожара начали воздвигать каменную стену у Кремля со стороны Неглинной (от круглой «стрелышцы», т. е. башни, к Никольским воротам). Тем самым заканчивались большие строительные работы по сооружению кремлевских стен, начатые еще в 1485 г.[380]

Не прекращалось и строительство храмов в Кремле[381].

Очевидно, весной же Алевизом завершено было строительство великолепного великокняжеского Архангельского собора и одноглавой церкви Рождества Иоанна Предтечи на месте первой московской церкви у Боровицких ворот (начатое еще 21 мая 1505 г.). Обе церкви были освящены соответственно 8 и 5 ноября 1508 г.[382] Построенный в духе древнерусских архитектурных традиций, Архангельский собор отразил и влияние венецианского зодчества эпохи Возрождения, особенно проявившееся во внешнем убранстве храма. Тогда же другой итальянец, Бон Фрязин, закончил сооружение двухэтажной колокольни Иоанна Лествичника. Ее возможным прототипом была аналогичная колокольня Иосифо-Волоколамского монастыря (1495 г.)[383].

Той же весной (1508 г.) была украшена иконами и «подписана» домовая великокняжеская Благовещенская церковь в Кремле. Из-за своего яркого украшения церковь называлась златоверхой. Расписывал Благовещенский собор сын прославленного живописца Дионисия Феодосий Иконник. Он был одним из лиц, наиболее близких к Иосифу Волоцкому[384]. Поэтому в его росписи отчетливо прослеживаются две основные темы: первая — мотивы Апокалипсиса, т. е. возмездия на «страшном суде» при конце света (явная угроза тем, кто склонен к богохульному еретичеству)[385]; другая тема — преемственность власти московских государей от византийских императоров. Отсюда галерея изображений московских князей — предков Василия III[386].

Наконец, той же весной было завершено Алевизом Новым и строительство великокняжеского дворца. 7 мая Василий III торжественно переехал в новые каменные палаты[387] .

Но строительством в Москве дело не ограничивалось. Распространение крупной осадной артиллерии делало необходимым создание городов-крепостей на основе новой планировки и с применением новейшей строительной техники. Весной 1509 г. приступили к возведению деревянного «града» на Туле, где позднее (к весне 1514 г.) была построена каменная крепость[388]. Тула имела большое военно-стратегическое значение на южных рубежах страны.

В ходе крепостного строительства 1506–1508 гт. были укреплены южные границы Руси (Тула), восточные рубежи (Нижний Новгород), северо-западные (Иван-город, Псков и Великий Новгород) и западные, правда в меньшей степени (Дорогобуж и Белая). Россию теперь опоясывала цепь городов- бастионов на случай всевозможных неожиданностей со стороны крымцев, казанцев, ливонцев и литовцев.

Уроки Казани и войны 1508 г. заставили Василия III задуматься над судьбой той системы удельных княжеств, которую он получил в наследство от отца. Удельные братья оказались неспособными эффективно участвовать в осуществлении военных кампаний даже на востоке. Однако без их вооруженных сил трудно добиться того массированного удара, который мог бы обеспечить победу над сильным противником с запада[389]. Не было у Василия Ивановича уверенности и в том, что его братья смогут избежать искушения захватить великокняжеский престол или отъехать в Литву, как это пытался сделать сам князь Василий в 1500 г., позднее вовсе отстранивший законного наследника престола. Особые опасения Василию внушал князь Юрий Иванович. Следовательно, необходимо было более тесными узами привязать удельных братьев к своей великокняжеской колеснице. Выполнить это было тем труднее, что Василию III приходилось считаться с завещанием отца. Где-то около 1507 г. по воле Ивана III был создан Калужский удел князя Семена Ивановича[390]. От 18 января 1509 г. сохранилась первая жалованная грамота на бежецкие владения, выданная самим Семеном Ивановичем[391]. Впрочем, власть князя Семена была больше номинальна, чем реальна. Во всяком случае от его имени в мае 1510 г. поземельные споры разбирал великокняжеский писец князь В. И. Голенин[392]. Это, конечно, вызывало недовольство князя Семена, которое должно было как-то проявиться впоследствии.

Нашлась управа и на князя Юрия. У него в виде предостережения была отобрана волость Сурожик и ее в «кормление» передали татарскому царевичу Шейх-Аулияру из рода хана Большой орды Ахмата