РАССКАЗ

На острове Самоа есть высокая гора, а на ее вершине — могила. И вот что написано на могильном камне:

«Прямо под небом, что полно огня,

Здесь, на горе, похоронишь меня.

Славно я пожил и смерть мне не в горе

Тут и усну я без снов.

А на могильной плите напиши:

«Там он лежит, где велел положить.

Так, как моряк возвращается с моря,

Так, как охотник с холмов.»[4]

Эти же строки нацарапаны на бирке от кислородного баллона, что приколота ножом к лунному грунту.

Ярмарка была паршивой, насколько это вообще возможно. Скачки не обещали ничего интересного, даже когда выпустили потомка знаменитого Дэна Патча. Лавки и палатки вокруг арены закрывались, торговцы выглядели обескураженными.

Шофер Д.Д.Гарримана не видел причин останавливаться здесь. Они направлялись в Канзас–Сити на совещание директората, по крайней мере, Гарриман. У шофера были свои причины спешить в Канзас–Сити, определенного рода делишки на Восемнадцатой Стрит. Но босс велел остановить машину и даже вышел.

В стороне от арены стояла ограда. Входная арка была увешана флагами и транспарантами. Красные с золотом буквы кричали:

ЗДЕСЬ ЛУННАЯ РАКЕТА!!!

РАКЕТА В ПОЛЕТЕ!

ПУБЛИЧНАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ СТАРТА!

ДВАЖДЫ В ДЕНЬ

НА ТОЧНО ТАКОЙ РАКЕТЕ

ЧЕЛОВЕК ДОСТИГ ЛУНЫ!!!

ВЫ ТОЖЕ МОЖЕТЕ ПРОКАТИТЬСЯ НА НЕЙ!!!

Вход — 50 центов.

У арки, разглядывая плакаты, бродил мальчик лет девяти–десяти.

— Хочешь посмотреть ракету, сынок?

— Еще бы, сэр! Очень хочу, — его глаза блеснули.

— Я тоже. Идем со мной.

Гарриман заплатил, получил два розовых билетика, и они вошли.

Паренек схватил его за руку и с мальчишеской целеустремленностью потащил за собой.

Гарриман задрал голову, наметанным глазом окинул яйцевидный корпус, профессионально отметив, что ракета однодюзовая, заметил пояс датчиков. Он покосился на название. На ярмарочно–красном корпусе золотыми буквами было начертано: «СВОБОДНЫЙ». Он заплатил еще четвертак и вошел в рубку.

Из–за радиационных фильтров на иллюминаторах внутри стоял полумрак. Вскоре глаза привыкли к нему. Он любовно осмотрел клавиши пульта и полукруг циферблатов над ними, словно верующий в храме. Все было знакомо — до боли в сердце.

Так он и стоял, обливаясь потом, задумчиво глядел на пульт, когда кто–то вошел и тронул его за рукав.

— Простите, сэр, нам нужно лететь. Вынужден просить вас…

— Что? — Гарриман очнулся и посмотрел на вошедшего. Тот был чертовски красив — правильный череп, мощные плечи, отважный взгляд, уверенно сложенные губы и твердый подбородок.

— О, простите, капитан.

— Ничего.

— Капитан… э–э…

— Макинтайр.

— Капитан Макинтайр, можете вы взять пассажира? — загорелся надеждой Гарриман.

— Конечно, если вам угодно. Идемте со мной.

Он проводил Гарримана под навес, на котором было написано: «Оффис», неподалеку от ворот.

— Осмотрите пассажира, док.

Гарриман вздрогнул, но позволил врачу послушать сердце и смерить давление. Расстегнув манжету тонометра, доктор покачал головой.

— Что, док, нельзя?

— Именно, капитан.

Гарриман переводил взгляд с одного на другого.

— Но сердце у меня в порядке — просто я волнуюсь.

Доктор поднял брови.

— Да неужто? Но дело не только в сердце; в вашем возрасте кости становятся слишком хрупкими. Настолько хрупкими, что могут не выдержать стартовой перегрузки.

— Простите, сэр, — добавил капитан, — но Ярмарочная Ассоциация держит здесь врача специально для того, чтобы я не брал с собой никого, кто не выдержит старта.

— Я так и думал, — плечи старика задрожали.

— Простите, сэр… — Макинтайр пошел к ракете, но Гарриман догнал его.

— Постойте, капитан…

— Да?

— Может, вы и ваш… бортинженер пообедаете со мной после полета?

Капитан удивленно посмотрел на него.

— Не вижу причин для отказа. Спасибо.

— Удивляюсь, капитан, почему вы покинули Лунную трассу?