место не было никакого смысла — другие города были для него совершенно темными. В эту ночь миссис Гиффорд нашла бомбу в Хьюстоне; как она сказала, в ящике и под землей. Гроб? Да, это была могила, но она не смогла прочитать имени. Поэтому был потревожен покой многих усопших и только в воскресенье, в девять часов утра, Рейнольдс пришел к Мэри Гиффорд сказать ей, что теперь она может отдохнуть… или взять на себя Вашингтон, если еще в состоянии. Он нашел ее на полу, поднял и уложил на кровать. Знала ли она, что бомбу нашли?

Еще одиннадцать часов и восемь дежурных. Миссис Уилкинс держала четыре города. Никто другой не мог взять на себя больше одного. Рейнольдс тупо подумал — чудо, что она вообще держится. Это перекрывало все результаты исследований.

Когда он вошел, Хэммонд поднял взгляд.

— Что–нибудь случилось?

— Некоторые из них, должно быть, совсем выдохлись. Нашли еще бомбы?

— Пока что нет. Как вы себя чувствуете, доктор?

— Как мертвец на третий день, — Рейнольдс устало опустился в кресло.

Он раздумывал, не стоит ли разбудить кое–кого из спящих, чтобы снова их проверить, когда внизу послышался шум. Он подошел к лестнице. Поднимались капитан военной полиции и какая–то женщина.

— Это дама рвалась к вам.

Рейнольдс посмотрел на женщину.

— Дороти Брентано!

— Теперь — Дороти Смит.

Сдерживая дрожь, он объяснил ей, зачем она понадобилась. Дороти кивнула.

— Я подумала об этом уже в самолете. У вас есть карандаш? Достаньте и пишите: Сент–Луис — склад у реки с табличкой «Барлетт и сын, маклеры». Нужно посмотреть на чердаке. А Хьюстон — нет, вы уже нашли ее. Балтимора — корабль в доке, пароход «Золотой берег». Какие еще города? Я только потеряю время, если буду искать там, где ничего нет.

Рейнольдс уже кричал в микрофон прямой связи с Вашингтоном.

Наконец–то миссис Уилкинс можно было сменить. Дороти обнаружила бомбу в Потомаке. В Вашингтоне оказалось четыре бомбы, пожилая дама до сих пор даже не упомянула об этом. Дороти нашла остальные три бомбы за три минуты.

Тремя часами позже Рейнольдс вошел в офицерский клуб. Он не мог спать. Его люди ели и слушали радиосообщения об американском ядерном ударе по противнику. Он сел подальше от динамика. «Не мы это начали, противник собирался взорвать американские города», — подумал он. Все это мало его трогало. Он прихлебывал из стакана и думал, что его не скоро потянет выпить кофе. Тут над его столом склонился капитан Майклс.

— Генерал требует вас. Срочно!

— Зачем?

— Я сказал: срочно! Где миссис Уилкинс… а, я уже вижу их. А где миссис Дороти Смит?

Рейнольдс осмотрелся.

— Она там, с миссис Уилкинс.

Майклс потащил их в кабинет Хэнби.

— Садитесь. Вы тоже, дорогие дамы. Приготовьтесь, — только и сказал генерал.

Замерцал экран видеофона. Рейнольдс увидел президента Соединенных Штатов. Президент выглядел усталым, не меньше их самих, но все же улыбался своей знаменитой улыбкой.

— Вы доктор Рейнольдс?

— Да, это я, господин президент.

— Эти дамы — миссис Уилкинс и миссис Смит?

— Да.

— Вас и ваших коллег, — тихо сказал президент, — республика еще отблагодарит. Позже Остались еще бомбы — там, на другой стороне. Миссис Смит, вы можете найти их там?

— Я не знаю, но постараюсь.

— Миссис Уилкинс, можете вы взорвать вражеские бомбы прежде, чем они достигнут территории Соединенных Штатов?

Глаза миссис Уилкинс внезапно прояснились.

— Господин президент?

— Вы можете это сделать?

Она выдержала его взгляд.

— Нам с Дороги нужна какая–нибудь тихая комната и термос чая — для меня. Большой термос.

РАССКАЗ

Когда Билл Айзенберг пришел в сознание, он находился в некоем Месте, больше о нем ничего не скажешь. Нет, кое–что сказать все же можно было: там не было темно, был воздух, не было холодно. Место было довольно просторным, хотя какие–либо признаки его размеров отсутствовали.

Привычные оценки, при помощи которых мы можем прикинуть линейные размеры, не работают, если они превышают шесть метров. При более значительных размерах мы вынуждены полагаться на прежний опыт, сравнивать с чем–то знакомым и обычным. Человек известного нам роста должен удалиться на некоторое расстояние, чтобы оказаться определенной величины, а потом вернуться. В Месте знакомых предметов не было.

Потолок был высоко, слишком высоко, чтобы достать его. Пол загибался вверх до тех пор, пока не сливался с ним, так что невозможно было сделать по прямой более дюжины шагов. Он заметил это, когда потерял равновесие.

Итак, он очнулся, потянулся, открыл глаза и осмотрелся. Отсутствие других предметов смутило его. Казалось, он находится внутри огромной яичной скорлупы, освещенной тусклым, мягким, слегка желтоватым светом. Полное отсутствие привычных форм смутило его еще больше. Он закрыл глаза, потряс головой и снова открыл. Та же неизменная картина.

Айзенберг начал вспоминать. Прежде чем он потерял сознание, на него натолкнулся огненный шар. Он безуспешно попытался уклониться; в последнюю долю секунды в его мозгу промелькнула мысль: «Внимание! Осторожно!» Его разум, всегда склонный к порядку, начал искать объяснения, но сознание погасло, зрительные нервы оказались парализованы. Может, он и теперь все еще слеп? Не могли же они просто бросить его в таком беспомощном состоянии.

— Доктор! — позвал он своего друга. — Доктор Грейвс!

Никакого ответа, никакого эха. Тут он осознал, что кроме собственного голоса не слышал буквально ничего, никаких случайных тихих звуков, которые человек слышит всю свою жизнь. Может быть, слуховые нервы тоже парализованы? Нет, он же слышал собственный голос. В то же мгновение он осознал, что видит свои руки. Значит, с глазами все в порядке — он ясно видел собственные руки! И все остальное тоже.

На нем не было никакой одежды.

Через час, а, может быть, через мгновение, он пришел к выводу, что умер. Это казалось единственным подходящим объяснением. Он был ярым атеистом и никак не ожидал жизни после смерти, а скорее уж — исчезновения света вместе с окончательным угасанием сознания. Его ведь поразил заряд статического электричества; вполне достаточно, чтобы убить человека. Снова придя в себя, он не мог ожидать никаких впечатлений, которые обычно сопровождают существование индивидуума. Ясно, он был мертв, если не считать сознания.

Конечно, ему казалось, что у него есть тело, но только казалось, на самом же деле его не было; были