только предположить, что вся его жизнь вела к моменту высочайшей глупости, и теперь этот момент настал.

Тут его пронизал слепящий фиолетово-белый луч, он ощутил миг сверххолода и обнаружил, что сидит на шершавом тротуаре, прислонясь к отсыревшей штукатурке стены.

Он поднял голову. День был пасмурный, и мимо Стефа, поеживаясь от осеннего холода, торопливо шагали коренастые люди. Никто даже не оглянулся на него.

Он посмотрел повыше. За сплошными стенами обшарпанных трехэтажных зданий он увидел высокие, будто отполированные башни, словно из зеркального дюрапласта. Под нижним слоем туч висели колоссальные алые буквы.

Поскольку в алфавите олепика в основном использовались буквы кириллицы, Стеф с легкостью прочитал: Московская фондовая биржа, а когда он пробормотал эти слова вслух, тихий голос у него в ухе перевел:

— Московская биржа.

Огромное голубое полотнище под вывеской возвещало: «1991–2091».

Он медленно поднялся на ноги, пошатнулся, уцепился за стену. Миловидная молоденькая девушка приостановилась, посмотрела на него, потом надвинула поглубже капюшон из светлого меха и поспешила дальше.

Остановились два подростка, посмотрели на него и заухмылялись, переговариваясь резкими голосами.

— Чего это он так вырядился?

— Сталиным себя вообразил или еще кем. Эй, мужик, откуда шинелька?

Рядом остановилась толстуха и погрозила подросткам.

— Ну-ка, отвяжитесь от человека! Вы что, не видите — это псих? Никакой жалости.

К ней присоединился коротышка в клетчатом пальто.

— Уважайте старших! — закричал он на ребят.

— А чего он под Сталина вырядился, чтоб ему! Эй, ты! — повернулся один из них к Стефу. — Идешь кайф ловить?

К несчастью, переводчик в ухе не давал ответов на вопросы, а потому Стеф только смотрел на парня и молчал.

— Господи, да он же глухонемой, а вы к нему лезете! — продолжала толстуха возмущенно.

К этому времени вокруг собралась небольшая толпа. Каждый высказывал свое мнение — взрослые против подростков.

— Вот сопляки, никого не уважают!

— Только не тебя, дедуля.

— Дедулей меня обзываешь? Да, у меня есть внуки, но, слава Богу, на тебя они не похожи, паршивец.

Страсти разгорались, и Стеф счел за лучшее улизнуть. В переулке он расстегнул шинель и критически осмотрел прочее обмундирование — френч и брюки из грубой материи, заправленные в сапоги. На улицах ни на ком не было ничего, хотя бы отдаленно похожего. Жесткие сапоги по колено из эрзац-кожи уже успели натереть ему пальцы на ногах, а он и ста метров не прошел!

Проклиная Яна на все лады, Стеф кружил по переулкам, пока внезапно не обнаружил среди сотен лавчонок по обеим сторонам улицы Бориса Ельцина одну с вывеской «Костюмы». Для нее ему переводчик не понадобился.

Полчаса спустя Стеф вышел из лавки, одетый вполне приемлемо: мягкие ботинки, широкие брюки, шапка из поддельного каракуля и длинная теплая пуховая куртка. В кармане у него шуршали тридцать десятирублевок — разница между прекрасным и почти новым театральным костюмом, который он продал владельцу лавочки, и подержанным, скверно на нем сидящим тряпьем.

Он смешался с толпой, которая была много гуще, чем в центре Ула-нора в День Великого Чингиса. Транспорт двигался по мостовым шумно и густыми потоками — причем все водители рвались вперед так, словно вместе со своими вонючими авто устремлялись в атаку. А вот в воздухе движение было слабым — лишь несколько примитивных аппаратов с вращающимися крыльями и таких странных очертаний, что Стеф было принял их за гигантских насекомых. Высоко-высоко перекрещивались следы реактивных самолетов, и Стеф спросил себя, чел-ночили тогда аэробусы между Землей и Луной или еще нет?

Между улицей и небом трепетали подвешенные на канатах сотни голубых полотен с датами 1991– 2091, а иногда с добавлением «100 лет Республики». Но никаких упоминаний о царе Сталине Добром.

Затем он остановился перед большой витриной, заполненной мерцающими масшинами. Его удивило, что изображение было трехмерным — он ожидал чего-нибудь более примитивного. Впрочем, технология была грубой — всего лишь иллюзия, создаваемая плоским экраном. Его взгляд скользнул по программе балета, по полдесятку спортивных передач. Оказывается, в завершившемся сезоне русские футбольные команды господствовали на мировых полях, но что принесет хоккейный сезон?

Казалось, никто и не помышлял об угрозе всеобщей гибели. Стеф покачал головой, дивясь обыденности этого мира, стоящего на пороге катастрофы. Он шел вперед, ненароком задевая людей, которым вскоре предстояло стать горстью праха и пепла, поражаясь их невозмутимости и наивной уверенности, что они будут существовать еще долго-долго.

По одному каналу передавались новости под названием «Время», и Стеф остановился посмотреть. Молодая женщина с фантастическим нагромождением белокурых волос, вещала о возглавляемой русскими международной экспедиции на Марс, занятой организацией там колонии, и о проблемах, с которыми она сталкивается. Разноязыкие люди на Марсе, оказавшись перед необходимостью общаться между собой, создали диалект, который американские участники экспедиции окрестили «олспик» — всеобщая речь. Состоял он преимущественно из русских и английских слов, сдобренных заимствованиями из еще двадцати языков.

Тем временем новые застройки на Луне ознаменовали преображение этой спартанской базы, которой и семидесяти лет не исполнилось, в настоящий город: первый на ином мире. Космос еще никогда не выглядел столь многообещающим; и русская программа после долгого затишья вновь стала ведущей.

А вот на Земле дела обстояли не столь блестяще. Новые вспышки геморрагической лихорадки «Голубой Нил». В Скалистых горах продолжается девятилетняя война; слабое центральное правительство США, казалось, не в силах сладить с мятежниками, а миротворцев ООН снова перерезали в Монтане.

Однако особенно тревожным было нарастание напряжения на границах с Монголией, где китайские войска оккупировали Улан-Батор. Это название заставило Стефа прижаться носом к стеклу. Он наслушался достаточно лекций Яна, чтобы знать: название Уланор произошло от Улан-Батор, хотя город, о котором говорила дикторша, был сейчас — сейчас? — всего лишь холмом на зеленом лесистом берегу реки Толы.

По словам Яна, немногие уцелевшие после Бедствий откочевали на север, храня в памяти название города, и перенесли его на небольшое скопление юрт среди нескончаемой вьюги. Позднее, потому что в этой местности был низкий радиационный фон, там вырос Мирград — странная судьба для монгольского стойбища, которое выдержало Двухлетнюю Зиму благодаря закаленности его обитателей да неограниченным запасам мороженого мяса яков. Мясо, говорят, размягчали, подкладывая под себя перед сном, а потом ели сырым, потому что на костры не было топлива.

Дикторша произнесла фамилию, тоже привлекшую внимание Стефа.

— Министр обороны Разумовский объявил, что Россия вместе со своими европейскими и американскими союзниками будет твердо противостоять новой агрессии Имперской Народной Китайской Республики.

Министр обороны Разумовский? Не та фамилия, которую он выучил, фамилия человека, которого собирается убить Дьева. Тоже на «Раз», но другая. Раз… Раз… Разруженье!

Внезапно на экране возник Разумовский. Широкое плоское лицо, словно у лягушки, на которую кто-то наступил. Казалось, говорил он не столько ртом, сколько правым кулаком, стуча по трибуне и напоминая о священных границах России и дерзких претензиях Китая: теперь, когда он завоевал Корею и Японию, вся Восточная Азия принадлежала республике Дракона.