запела все ту же песню. Он нагнулся к ней, крепко обнял. В такие минуты он почти завидовал людям, у которых хватало глупости влюбиться.

— Мне нравится эта песня, — сказала она. — Так приятно грустить. Грусть сочетается с радостью, как чернослив с уткой.

Разве такие мысли не означали, что она, в конечном счете, не просто шлюха, а нечто большее? Стеф обнял ее еще крепче, вдыхая инопланетный аромат вместе со знобким благоуханием лимонных рощ.

Они провели ночь любви и на следующее утро расположились на веранде, попивая свой обычный зеленый чай. В этот день им предстояло возвратиться в город, и Джун выглядела рассеянной.

— Не терпится вернуться, чтобы приступить к работе? — улыбнулся Стеф.

— Стеф, я должна тебе кое-что сказать.

— Ну и?

— Мой сенатор хочет поселить меня в домике в Каракоруме. Он ревнив — и значит, у нас с тобой все будет кончено.

Наступило молчание. Стеф прокашлялся, отпил чаю.

— A-а! Значит, поездка была прощальной?

— Не обязательно.

— То есть?

Джун ответила, опустив глаза:

— Я бы предпочла жить с тобой. Вступать в брак нам не обязательно.

— Да, — машинально кивнул Стеф.

Джун села, не спуская с него глаз.

— Я ждала, что ты так скажешь. Я никогда не надоедала тебе историей моей жизни. Думала, тебе будет скучно или ты рассердишься. Но разреши, я расскажу тебе совсем коротко. Моей семье требовались деньги, и родители продали меня в Квартал, когда мне было девять. Хозяин сдал меня в аренду одному из своих клиентов. В ту ночь, когда он меня изнасиловал, я чуть не истекла кровью. К тому времени когда мне исполнилось двенадцать, я уже была зарегистрированной шлюхой, членом гильдии. Мне понадобилось еще три года, чтобы заплатить долги. В Квартале дерут с тебя за все: отопление, воду, полотенца, медсканирование, чуть ли не за воздух, которым ты дышишь. Но я была красива, хорошо зарабатывала и к шестнадцати годам освободилась от всех долгов. Теперь мне почти восемнадцать и никакого терпения у меня не осталось.

Я слышу, как люди говорят, что полетят к звездам, — продолжала она, — а я нигде дальше Уланора не бывала. Я едва умею читать и писать, и если бы Селена немножко не научила меня арифметике, чтобы они не могли меня обманывать, я два и два не сумела бы сложить. Я ничего не знаю и живу от ночи к ночи: встаю в шестнадцать часов, ложусь в восемь. Я десятки раз болела — сидой шесть раз, — и последний раз мне потребовался месяц, чтобы выздороветь. Домовый врач говорит, что моя иммунная система расшатана. Я должна покончить с этой жизнью, Стеф. Я хочу жить с тобой, но если это тебе не нужно, я уеду с сенатором. У него необычные вкусы, и три жены, и он старик, но зато богат, добр, и этого достаточно.

Джун замолчала, все еще глядя в пол. Стеф смотрел на нее, стискивая кулаки. Такое ощущение испытывает человек, когда его вдруг кусает любимая собака.

— Мне не нужно ничего особенного, — снова заговорила Джун. — Я хочу жить в доме с садом. Хочу вставать утром и ложиться спать вечером. Хочу поступить в школу, пока еще не поздно чему-нибудь научиться. Я вижу, ты сердит на меня. Что же, пусть так. Если ты до того сердит, что не оплатишь мне обратную дорогу, то и черт с тобой. Я сама закажу себе челнок.

Она встала, несколько неуверенной походкой вернулась в дом, по привычке мелко семеня ногами, как учат девочек (и мальчиков) в Доме Воссиявшей Любви.

Полчаса спустя Джун вернулась, одетая в дорожный костюм. Стеф, облокотившись о перила, смотрел вниз в черные глубины озера Бай.

Стеф сказал:

— Я беден. Я сам по себе. Я сижу на кифе.

— Иными словами, ты не можешь оплачивать меня, я тебе не требуюсь, и ты во мне не нуждаешься, потому что киф лучше. Правильно? Тогда прощай.

— А ты не можешь некоторое время подержать сенатора на крючке?

— Не очень долго. Он может купить все, что пожелает, и я не хочу его терять.

— Пожалуй, со ста тысячами я мог бы обзавестись своим домом, — задумчиво произнес Стеф. — Если мне не удастся выторговать больше.

Джун даже не села, а рухнула в кресло и испустила самый глубокий вздох в своей жизни. Она спрятала лицо в ладонях, словно заплакав, хотя разучилась плакать уже много лет назад, и лицо ее оставалось горячим и сухим. В голове вихрем пронеслось множество мыслей: в частности, о блистательном плане, который пришел в голову ее подруге Селене — замечательная выдумка про сенатора, которого, разумеется, вообще не существовало.

— Так, значит, сделаешь, — утвердительно сказал Яма.

— За миллион ханов. С предварительной оплатой. Я хочу, чтобы мои наследники что-то получили, если я не вернусь.

— Порядочная куча денег.

— Я хочу еще одного. Попытайтесь освободить двух ребятишек, которых я сцапал. Не то Катманн их обезглавит просто из «любви к искусству».

Яма нахмурился.

— Он ни за что их не отпустит. Они молоды, девушка красива, а поэтому он захочет их изуродовать. Думаю, он сберегает их для чего-то из ряда вон выходящего. Катманн — настоящий садист, тебе-то это известно.

— Все-таки попробуйте.

— Никаких обещаний. Но если у меня будет возможность их спасти, я ее не упущу.

Когда Стеф ушел, Яма начал вкручивать своего призового агента влиятельным особам. Он ожидал неприятностей с Катманном, но все обошлось: глава Службы безопасности Земли готовил группу уничтожения Дьевы и увидел в миссии Стефа возможность проверить работу червобура. Угайтиш, адмирал Хрка и Хиан были готовы испробовать любое средство и дали свое согласие. Возражал только прямой начальник Ямы Олеарий. Он не желал расходов.

— Почему бы вам самому не отправиться? — поинтересовался он.

— Это вышло бы много дешевле.

— Сударь, я отправлюсь, если вы прикажете. Но у меня жена и четверо детей.

— На два больше, чем разрешает экозакон.

— Для меня сделано исключение.

Олеарий, хмурясь, проглядывал досье Стефа.

— Здесь что-то не то… Он не вызывает доверия. Почему, собственно, он оставил службу?

— Сударь, он замечательный агент. Храбрый, стремительный, с большим умением приспосабливаться к обстоятельствам. Но у него есть одна слабость. Он сентиментален. Нельзя быть сентиментальным и служить в правоохранительной системе. Давным-давно он помог бежать женщине- воровке, которую должны были отправить в Белую Палату. Я узнал об этом, выполнил свой долг и сдал Стеффенса.

Олеарий все еще хмурился.

— Если он сентиментален с женщинами, так как же он убьет эту… как ее там, Дьеву?

— Сударь, с ней другое дело. Она угрожает всему его миру, включая шлюшку, в которую Стеф вроде бы влюблен.

— Ну, хорошо, — Олеарий пожал плечами. — Посылайте его. Большого вреда он не принесет. Но если он потерпит неудачу, потребуйте от него деньги назад.

— Отправляешься завтра, — сказал Яма. — Эти материалы изучишь вечером.

Стеф взял пакет, поймал казенный плавнолет и отправился прямо в Дом Воссиявшей Любви. Последовавшее долгое прощание оставило Стефа в слезах, а Джун (когда дверь за ним закрылась) расцвела улыб-.кой в предвкушении будущего, которое выглядело одинаково светлым, возвратится ли он со своего