было.

— Не так, дай я помогу, — девушка приподнялась на цыпочках, но все равно не смогла дотянуться до головы Милана. Он присел. — Угу, так лучше. — Она обвязала его голову так, что получился тюрбан. Отошла немного и, любуясь своей работой, довольно сказала: — Почти аксакал! Бороды не хватает!

— Спасибо! Пошли!

Набросив платок на голову, да так, что и лицо оказалось прикрытым тканью, Ира пошла рядом с Миланом. Они обогнули невысокий бархан. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулась пустыня. Линия горизонта разделяла белесое от жара небо и пестрый, как палитра художника, ландшафт. Песчаные барханы сменялись изрезанными ветром и дождем каменистыми участками красного кирпичного цвета. Тени в углублениях добавляли полутона оттенков желтого и светло-коричневого вперемежку с оранжевым на ярко освещенных возвышениях. Местами виднелись засохшие кустики полыни и верблюжьей колючки, а рощица корявого саксаула, к которой они направлялись, казалась мертвым лесом из сказки о похищенной фее.

— Не хватает только бабы яги на метле, — заметила Ира и вдруг остановилась, как вкопанная. — Тот кружочек с палкой! На котором мы прилетели!

— Там валяется, — буркнул Милан, не останавливаясь.

— Подожди, мы же можем на нем полететь! — догоняя его, не унималась Ира.

— Не можем! — Милан остановился. — Не можем! Пульт управления летательным аппаратом остался на руках Фани.

Лириниец пошел дальше, а Ира, оглянувшись, вздохнула с сожалением:

— Когда-нибудь кто-нибудь найдет артефакт неземного происхождения и будет мучить себя вопросами «что?» да «откуда?»…

— Догоняй, философ! — усмехнувшись, позвал Милан. — Здесь еще где-то посадочный модуль Фани, только его вряд ли кто-нибудь когда-нибудь обнаружит.

— Это почему? — глаза Иры заблестели от восторга.

— А потому, любопытное создание человека, что она его накрыла защитным полем. И никто не может его видеть, разве только при определенных обстоятельствах.

— Каких обстоятельствах? — не унималась девушка.

Милан вздохнул. И следующие два часа рассказывал учащейся информационного колледжа о свойствах защитного экрана космического корабля, предназначенного для перемещения в замкнутой звездной системе, гравитационное поле которой не превышает трехсот тысяч астрономических единиц, выражаясь единицами измерения, принятыми среди землян. Попутно лириниец объяснил землянке и, что такое астрономическая единица, и, на каком расстоянии от Солнца находится самая дальняя планета солнечной системы Нептун, и рассказал даже, что его корабль вращается на расстоянии тридцати четырех с хвостиком астрономических единиц, за Нептуном.

Разговор отвлекал от трудности пути. Милан между делом наблюдал за Ириной. Девушка очень устала и часто останавливалась, чтобы глотнуть воды, которая уже заканчивалась. Сам Княжич старался пить как можно реже. Ирине предстояло остаться одной в пустыне до того, как ее найдут родители. Он знал, что они идут им навстречу. По расчетам Милана они не должны встретиться до прилета его модуля. Но вынужденная задержка оставляла совсем мало времени на путь до места приземления. Он готов был говорить что угодно и сколько угодно, лишь бы Ирина шла. Но все же наступил момент, когда она выдохлась. Ира опустилась на песок и хотела было лечь, но тут же вскочила, как ужаленная.

— Горячий какой! — она бы расплакалась, но присутствие инопланетянина удержало ее от этого. Ира и так чувствовала себя дурой. Она вспоминала, как разговаривала с ним, когда считала его космонавтом, папиным другом. Хорошо хоть потом их отношения улучшились. Да и стыдно ей было за их маленькую квартиру со старой мебелью, за такую же старую машину, еще советскую. Ира чувствовала неловкость оттого, что Милан, прилетевший, бог знает, с каких далей, столько знает о ее Земле, о Солнце, о разных звездах. В школе она относилась к урокам астрономии, как к потере времени и пропускала их, придумывая всякие причины для оправданий. Да и физичка, которая вела эти уроки, нимало не старалась донести до учеников, насколько интересен и загадочен мир звезд. А, может быть, она и сама об этом никогда не задумывалась?.. Ира твердо решила, что, когда она вернется домой, то засядет за учебники, найдет все сайты в Интернете, где рассказывается о Вселенной, об инопланетянах…

— Ири, Ири! Очнись! — Милан брызнул водой ей в лицо. Потом поднес горлышко бутылки к губам. — Пей, девочка, пей!

Ира отхлебнула пару глотков. Она сидела, облокотившись на рюкзак. Милан стоял перед ней, закрывая собой солнце — такой высокий, красивый…

— Милан, а ты… ты же другой?

Он снова присел около Иры.

— Какой другой?

— Ты сейчас похож на дядю Пашу, а на самом деле ты же другой?

— Да, Ири, я другой.

— И я не увижу тебя настоящего?

Милан почувствовал к девушке такую нежность и жалость. Он вдруг понял, что она — последний человек, которого он видит на Земле, с которым разговаривает. И этот человек ему очень нравится.

— Если мы еще немного посидим здесь, то я никогда не смогу стать тем, кто я есть, — невесело пошутил он.

Потом поднял Ирину за руку, накинул платок ей на голову, поправил его, прикрывая обгоревшие плечи, легко забросил рюкзак к себе на спину и взял Иру на руки. Она только ойкнула, но тут же свернулась калачиком, как младенец в руках матери, и, положив голову на грудь, прижавшись ухом к горячей ткани рубашки Милана, закрыла глаза.

Княжич нес девушку полтора часа, останавливаясь только для того, чтобы уточнить направление по карте. Ира молчала всю оставшуюся часть пути, чувствуя себя маленькой и беззащитной в сильных и надежных руках. Она ждала, пока Милан определит координаты и выберет наиболее удобную дорогу среди песков, и снова обнимала его, закрыв глаза. В своих мечтах она видела фантастически прекрасную планету Лирина, с просторными широкими лугами, с огромными раскидистыми деревьями, которые берегли, как особое достояние. Она видела голубые реки и высокие скалистые хребты, и людей — лиринийцев — высоких, как Милан, красивых, умных и в кичах — больших белых плащах, в которых прохладно в жару и тепло в стужу. Почему-то ей казалось, что они белые, как снег…

Жара, жара… Тишина и зной. Редкий порыв ветра поднимет горсть песка, пронесет его над высохшей, спрессованной землей и бросит, рассыпав веером.

— Ш-ш-ш, — прошелестят песчинки и одна за другой упадут и замрут, до тех пор, пока ветер снова не поднимет их.

Открывать глаза не хотелось. Солнце пробивалось сквозь веки, иссушая защитную влагу. Глаза полыхали огнем. Кожу на лице стянуло. Казалось, одно движение, одно подергивание мускулов и она треснет, расползется на лоскутки. Милан облизал сухие губы. Язык еле ворочался во рту, склеенный вязкой слюной.

Рядом послышался стон. Милан сделал над собой усилие и поднялся; сел, обхватив руками голову, облокотившись на колени. С трудом открыл глаза и, чуть развернувшись, посмотрел вниз. Ирина лежала на спине. Ее лицо он сразу же, как только положил девушку на расстеленный спальник, накрыл тканью, которую она не снимала с головы все время их пути. Руки — пунцовые, с волдырями на запястьях — Ира вытянула вдоль туловища, расслабленного и неподвижного.

Милан посмотрел на часы. Стрелки упорно двигались к назначенному часу, несмотря ни на какую жару. Цифры таяли перед глазами, расползались, превращались в расплывчатые пятна. Милан вытаращил глаза, превозмогая режущую боль, и сосредоточился на циферблате. До условного времени оставалось десять минут. Он глубоко вздохнул. Сухой и горячий воздух обжег горло. Княжич закашлял.

— Пить, — тихо простонала Ирина.

Милан пошарил сбоку и, нащупав рюкзак, подтянул его к себе. Достал бутылку: воды в ней оставалось на самом донышке. Непослушными пальцами, он открутил крышку и поднес горлышко ко рту. Его рука зависла в воздухе, крепко сжимая пластмассовую емкость. Рефлекторно сглотнув, Милан развернулся, встал