догадываясь, что и его психолог зомбирует мозг, подвергая гипнозу. Княжич поставил себе целью вернуть человека к его обычной жизни.

Джек сидел на диване, обхватив голову руками. Он ждал встречи с Джулианой, но сейчас поймал себя на мысли, что именно в этот момент, когда она вот-вот должна войти, ему отчаянно хочется бежать. Бежать без оглядки, сломя голову, так далеко, где не будет никого из людей, где ему не придется прятать свое лицо, думая о том, как он страшен. Мысленные беседы с Павлом помогали ему держать себя в руках. Ощущая недюжинную силу в теле, он едва сдерживал себя, чтобы в моменты нервного срыва не разнести все вокруг в пух и прах. Он доводил себя до изнеможения, крутя педали тренажера или поднимая штангу, выбрасывая вместе с потом огромный энергетический потенциал. Душа рвалась на свободу. Ему было тесно в комнате, в постели, в спортивном комплексе. Он, как и Павел, попросил руководство дать ему отпуск, чтобы отправиться в горы, туда, где восхождение заберет все его силы, а простор даст свободу, о которой он мечтает. Павел как-то рассказывал Джеку о восхождении на семитысячник. И сейчас Джек воочию представлял себе, как он шаг за шагом поднимается по заснеженному леднику, преодолевая трещины, обходя крутые склоны, над которыми нависли шапки спрессованного снега, готовые от резкого звука ринуться вниз, рассыпая по пути облака снежной пыли.

В дверь постучали. Джек поднял голову. Дверь распахнулась, и он увидел доктора Вашевски. Хохолок на его проплешине торчал как гребешок задиристого петуха. Не успел Джек и слова сказать, как Вашевски посторонился, и в комнату вошла Джулиана. Серый костюм из тонкой шерсти ладно сидел на ее фигуре, обтягивая грудь и бедра. Воротничок розовой блузки был расстегнут, и в проеме выреза поблескивала золотая звездочка, которую он подарил ей в день тридцатилетия. Джулиана молчала и смотрела на него, не мигая. В ее глазах Джек увидел ту жалость, которая сродни любви, которая обволакивает, даруя силы и уверенность в себе.

— Вот… я теперь такой… — первым заговорил он, беспомощно опустив руки.

От звука его голоса Джулиана очнулась, как спящая красавица от поцелуя. Она повернулась к двери, закрыла ее, оставляя Майкла Вашевски в коридоре, и подошла к мужу. Он смотрел на нее сверху вниз, с волнением вдыхая аромат новых духов. Джулиана прислонилась к его груди, скользнув руками к спине. Он крепко обнял ее, опустив лицо к макушке. Мягкие волосы жены шелком окутали стянутую ожогом кожу. Джулиана прижалась к Джеку, вновь почувствовав себя защищенной от всех жизненных невзгод, укрытой его сильными руками и спиной, как стеной оградившей ее от суеты, страданий и беспокойства.

— Вот и хорошо, все у нас теперь хорошо, — шептала она, забыв о времени, желая только, чтобы момент счастья длился долго, как сама жизнь.

— Джули… — Джек не знал, что делать со своей нежностью, потоком идущей от сердца. Она переполнила его.

Джулиана подняла голову, целуя его шею, он наклонился, ловя ее губы, и вдруг отстранился, как ужаленный, и отошел к окну.

— Прости, я и поцеловать тебя не могу…

Джулиана подошла к нему, развернула, прикоснулась ладонями к его лицу, приподнялась на цыпочки и покрыла поцелуями лоб, щеки, обезображенные губы.

— Зато я могу…

Майкл выключил монитор и закрыл глаза.

«Все. Все понятно. Я ошибался. Флевор просто жертва. Он тот, кто и был, он на самом деле Джек Флейвор. Несчастный человек, попавший в страшную переделку судьбы. Сейчас ему нужна семья, любовь… Любовь, — Майкл вздохнул, — мне тоже нужна любовь, такая, как Джулиана Флейвор… Красивая и такая… понимающая».

Вдруг Майкл вспомнил медсестру Мерил. Он замечал зовущие взгляды девушки. Его даже волновала ее полная фигура, она вся дышала здоровьем и желанием.

«А почему нет? — подумал Майкл. — Служебный роман… и пусть! Увезу ее куда-нибудь на океан, на Майами, на Карибы, а потом… потом видно будет! Как говорит мой русский коллега: „Надо переваривать неприятности по мере их поступления!“»

Через час Майкл Вашевски беседовал с Джулианой Флейвор, убеждая ее, что он сделает все возможное, чтобы ее мужу Джеку Флейвору позволили провести остаток времени, необходимого для адаптации после космического полета, в их собственном доме. Он не задал женщине ни одного вопроса, а проводил ее с улыбкой, в искренности которой Джулиана не могла усомниться.

День шел на убыль. Вечерняя прохлада сменила дневной зной, и мужчины с удовольствием подставили лица солнцу, медленно падающему к горизонту. Ветер обдувал их, даруя ощущение свежести и умиротворения.

— Хорошо-то как! — Саша встал и раскинул руки; тонкая ткань футболки округлилась на плечах, обозначив крепкие мышцы. — Пашка, ну что ты такой кислый?! — Саша потрепал друга по ежику светлых волос и застыл, с улыбкой вглядываясь в лицо Павла. — Смотри, вечер какой! Фантастика! И мы здесь, в горах… вместе, как и раньше, а?

Павел посмотрел на друга. В прищуре его глаз виднелись лучики солнца. Искренняя улыбка украсила лицо, которое будто разгладилось, несмотря на глубокие складки на лбу и в межбровье.

— Знаешь, что мне всегда в тебе нравилось? — спросил он, и сам же ответил: — Твоя искренность! Во всем — в отношениях, в делах и даже в эмоциях.

— Ну, такой я! — Саша рассмеялся.

Снизу потянуло дымком. Друзья час назад забрались на холм, который круто шел вверх прямо от поляны, где они разбили лагерь. Две серебристые палатки внизу казались игрушечными домиками. Чуть в стороне от них поднялась струйка дыма. Женщина — тонкая, почти прозрачная в лучах заходящего солнца, — встала, откинула назад прядь волос, упавшую на лицо, и снова наклонилась над кострищем.

— Катя! — закричал Саша, махая рукой.

Она повернулась на крик и, разглядев мужчин, с чувством помахала в ответ.

— Красивая она у тебя! — заметил Павел и тяжело вздохнул.

— Красивая… а ты все еще любишь ее? — прямо спросил Саша.

Павел опустил глаза и пошел вниз, на ходу отвечая:

— Любишь, не любишь, какая разница? Она — твоя жена, и все тут. Пошли, поможем. Сидим тут, а женщина костер раздувает.

И он помчался вниз, как горный козел с кручи.

— Стой! — азартно закричал вслед Саша, и, сорвавшись с места, кинулся вдогонку.

Катя не спускала с них глаз: как и прежде, друзья мчались к ней наперегонки, по пути срывая головки цветов, верхушки травы, чтобы, подбежав первым, осыпать ее и получить благодарный взгляд сияющих глаз. Глаза Кати свели с ума не одного воздыхателя: нежно-голубые, огромные, опушенные длинными ресницами. На ее худощавом лице они сияли, как два топаза. Открытость взгляда, ее лучезарная доброта приковывали внимание.

Саша все же подбежал первым: почти внизу, перед саем, Павел будто оступился и чуть свернул в сторону, уступая тропу другу.

— Привет, милая! — Саша поцеловал жену в щечку и высыпал две пригоршни трав на ее голову. Сиреневые головки чабреца, лепестки цветов шиповника вместе с тонкими стебельками травы рассыпались по русым волосам. Катя тряхнула головой, и травинка упала на ее ресницы.

— Ой, — женщина опустила голову, моргая глазами, — ну что вы, как дети прямо, все никак свои забавы не оставите.

Она смахнула травинку с лица и, развернувшись, пошла к палатке.

— Вот тебе раз! — Саша развел руками. — Хотелось как лучше…

— А получилось как всегда! — поворачиваясь, закончила жена. — Ладно, чего уж там…, - сменив гнев на милость, она с улыбкой посмотрела на мужа, — костром займись, ужин пора готовить. Да и Ирка где-то