— Все в порядке, тетя Валя, она просто выпила много, — он понес ее в комнату, сказав по пути: — Там туфля упала, в подъезде…
Отец Симы побежал за туфлей, мать быстро расправила кровать. Саша уложил Симу, которая скатилась с его рук, как рыбка, и, уткнувшись носом в подушку, что-то проворчала.
От шума проснулся было Алешка. Бабушка покачала его, успокоила. Облегченно вздохнув, Сашка поправил галстук, отдернул пиджак и, тихо сказав «дура», вышел.
Весь следующий день Сима молча провалялась в постели. Отец ушел на работу с нелегкими думами, лишь заглянув к ней, мать всю ночь провозилась, подавая дочери то тазик, то чай, а с утра пришлось заниматься с внуком. Валя тоже молчала, не досаждая дочери ни вопросами, ни нотациями. А она лежала бледная, как наволочка, и только отворачивалась, когда мать смотрела на нее.
Сначала Сима просто не могла оторвать голову от подушки — перед глазами все плыло, а тошнота подкатывала к горлу. Алешка залазил на кровать, пытаясь поиграть, но от его бесконечных вопросов у Симы трещала голова. Когда немного полегчало, Сима попыталась вспомнить, что она делала на свадьбе подруги. Дальше сурового Сашкиного взгляда мысль не могла пробраться. Сима понимала, что она выпила столько, что ее разум просто отказал, и все, что было потом, она делала на бессознательном уровне. Но от этого легче не стало. Смутно Сима помнила танцы, мужские руки, свой глупый смех и метание взгляда по гостям в поисках тайной Сашкиной зазнобы. «Дура, дура, совсем ополоумела со своей навязчивой идеей! Да пропади пропадом и Сашка, и его „рыба“! Как стыдно, перед Маринкой стыдно, перед мамой… Всем испортила вечер… А что люди подумали?!» От этого самобичевания становилось еще хуже.
К вечеру Сима нашла в себе силы и пошла в душ. Каждая капля, ударяясь о дно ванны, эхом отзывалась в голове. Несколько таблеток цитрамона, выпитых за день, лишь слегка приглушили боль. И все же после душа стало легче, словно вместе с водой с тела смылся пласт вековой грязи, заодно прочистив и больной мозг. «Что б я еще раз хоть когда-нибудь в жизни!..» Сима дала себе зарок и даже вспоминать о шампанском не могла.
Родители молчали весь вечер. Сима вышла, как обычно попить с ними чай, посмотреть новости, но мать и отец даже не взглянули на нее.
— Ну ладно вам, виновата я, дура, с ума сошла, стыдно мне, я даже не знаю, как теперь людям на глаза показаться, и вы тут тоже, — Сима не сделала ни одного глотка и со слезами ушла, оставив родителей шептаться друг с другом. Валя все рвалась утешать дочь, а Петр останавливал ее, увещевая, что она сама должна в себе разобраться.
Но Сима больше не могла разбираться в себе. Ей было так плохо, что впору в петлю лезть. Только Алешка удерживал ее, отвлекая от тяжких дум. В конце концов, Сима сгребла его в охапку и разрыдалась. Сын, услышав плач матери, тоже скуксился.
— Что ты, сынок, что ты, это мама так шутит, — Сима через силу улыбнулась, вытерла слезы, которые никак не хотели останавливаться. — Вот, смотри, твой зайка как улыбается, если будешь плакать, он тоже заплачет… заплачет… — слезы текли и текли.
Уснула Сима с тяжелым сердцем, ощущая себя одинокой, словно высокогорное озеро, затерявшееся в диких горах, куда не ступала нога человека. Как ни плескалась она волнами, как ни прихорашивалась весной, наполняясь свежей водой, никто не мог полюбоваться ею, никто не приходил к ее берегам посмотреться в хрустально чистые воды, отражающие небо…
Сашка пришел через два дня после занятий. Сима пропустила день учебы и второй, и это насторожило ее верного друга.
Он застал Симу одну. Родители ушли с внуком в гости и Сима, открыв Сашке дверь, не сказала ничего на его «привет!», а просто ушла к себе. Она облокотилась на подоконник и смотрела в окно на темнеющую улицу. Сашка прошел следом и встал посередине комнаты, не зная, что сказать. Его поразили глаза Симы. Никогда он не видел таких грустных, потухших глаз, некогда сияющих, как сапфиры.
— Сима…
Она молчала, только сжалась вся, словно готовясь к нападению.
— Забудь, всякое в жизни бывает…
Сима хмыкнула.
— Хорошо, забуду. Что еще? — она так и не повернулась.
Сашка уставился в пол, мучительно борясь со своей нежностью, жалостью, любовью, перешедшей с годами в опеку. И вдруг он понял, что именно сейчас настал тот самый момент, когда их отношения должны сдвинуться с мертвой точки — или в одну сторону, или в другую.
— Сима…
Она не успела ответить, как Саша обвил ее руками, укутал словно крыльями, сжав ее плечи и закопавшись лицом в ее волосы.
Сима напряглась, дыхание в груди остановилось на вдохе. Симе казалось, что она сейчас умрет от удушья, а Сашка еле слышно шептал на ухо: «Тихо, тихо, успокойся, все будет хорошо».
Наконец, Сима смогла выдохнуть.
— Ты, ты, ты… как ты мог?!
Она дернулась, пытаясь выскользнуть, но Сашка еще сильнее сжал руки.
— Я тебя люблю. А ты, дурочка, все пытаешься закрыть на это глаза.
Симу обдало жаром. Она не знала, как реагировать, что ответить. Все перепуталось в голове, но по телу потекла жизнь, согревая разгоряченной кровью каждую клеточку, пробуждая от спячки душу.
— Я… я… я не знаю… — сдалась Сима и расслабилась, опустив голову на Сашкино плечо.
Нежно, словно боясь причинить боль, Саша развернул Симу, покрыл поцелуями ее лицо, подрагивающие веки, раскрывшиеся губы, холодный кончик носа. Сима застонала, обхватила Сашкину голову ладонями, припала к его горячим губам, как к живому источнику, и пила, как странник пустыни, измученный жаждой, не в силах ни оторваться, ни насытиться.
Шумную свадьбу решили не играть. Отметили долгожданное всеми знаменательное событие в узком кругу на даче Сашкиных родителей. Два человека соединили свои судьбы, но счастливых оказалось больше — и родители, и близкие друзья, и Алешка.
Душа Симы ликовала. Она купалась в любви и дарила ее всем улыбками, смехом, взглядами. Саша вместе с семьей обрел покой. Теперь он на полном праве учил Алешку называть Симу мамой, а себя — папой. Алешка старательно повторял за ним «мама, папа», но бежал к матери с криком «Си-а», а его привычно звал «Сяся». Сима смеялась. Она заметила, что сын стал проговаривать ее имя иначе. «Сива» — так оно звучало в его устах.
— Знаешь, — поделилась она с мужем, — Алешка все время как-то по-своему называет меня. Вот недавно, когда мы нашли агатовую бусину…
— Где нашли? — удивился Саша.
— В шифоньере, — отмахнулась было Сима, — так он тогда назвал эту бусину «сиава».
— Подожди, подожди, давай подробнее. Нашли какую-то бусину в шифоньере… А где сами бусы?
— Какие бусы? — Сима не поняла.
— Ну, бусина — это же от бус?
— Нет, есть только одна бусина. Она необычная, Саш, я тогда сразу хотела тебе ее показать, но ты увлекся рыбой и…
— Ты когда-нибудь успокоишься со своими рыбами? Сима, я же тебе уже все объяснил: не было вообще никаких отношений, Маринка просто не так выразилась, а ты поняла, как хотела.
— Я как хотела?! — Сима снова взбеленилась.
Саша поймал ее в объятия.
— Все. Все. Спокойно. Давай о бусах.
Сима прижалась к нему. «А ведь, если бы я тогда не заревновала, так и ходили бы рядом, а не вместе», — подумала она и, довольная, облегченно вздохнула.
— Что?
— Ничего, — Сима улыбалась, — хорошо…
— А! Так что там с бусиной? Ты мне расскажешь или у Алешки спросить?
