игуан не было, и там приобрели морские повадки, избавленные от загрязнения генами, поступавшими от сухопутных игуан на исходном острове. Намного позже они распространились на другие острова, в конечном счете вернувшись на остров, с которого их сухопутные предки первоначально произошли. К настоящему времени те больше не могли скрещиваться с ними, и их генетически унаследованные морские повадки были избавлены от опасности загрязнения генами сухопутных игуан.
В очередном примере Дарвин заметил ту же самую вещь. Животные и растения каждого острова Галапагосов в значительной степени эндемичны для этого архипелага («исконные создания»), но в деталях они также по большей части уникальны от острова к острову. В этом отношении он был особенно впечатлен растениями:
Следовательно у нас есть действительно замечательный факт, что на острове Джеймс [Сантьяго] из тридцати восьми галапагосских растений, или из растений, что не найдены ни в какой другой части мира, тридцать ограничены исключительно этим островом; и на Албемарле [Исабела], из двадцати шести исконных галапагосских растений двадцать два ограничены этим островом, то есть только четыре, как в настоящее время известно, растут на других островах архипелага; и так далее… с растениями с островов Чатема [Сан-Кристобаль] и Чарльза [Флорена].
Он отметил ту же вещь с распределением на островах пересмешников.
Мое внимание впервые полностью пробудилось при сравнении между собой многочисленных экземпляров дроздов-пересмешников, застреленных мною и некоторыми другими членами команды на борту, когда, к моему удивлению, я обнаружил, что все дрозды-пересмешники с острова Чарльза принадлежали к одному виду (Mimus trifasciatus); все с Албемарла к M. parvulus; и все с островов Джеймса и Чатем (между которыми расположены два других острова как связующие звенья) принадлежали к M. melanotis.
И так во всем мире. Фауна и флора конкретной области именно такова, как мы должны были бы ожидать, если, цитируя Дарвина относительно вьюрков, которые теперь носят его имя, «один вид был взят и модифицирован для различных целей».
Вице-губернатор Галапагосских островов, мистер Лоусон, заинтриговал Дарвина, сообщив ему, что
черепахи отличались на различных островах, и что сам он мог с уверенностью сказать, с какого острова любая из них была привезена.
Я в течение некоторого времени не обращал достаточного внимания на это утверждение и уже частично перемешал коллекции с двух островов.
Я никогда не думал, что острова на расстоянии приблизительно пятьдесят или шестьдесят миль друг от друга, и большинство из них в поле зрения друг друга, сформированные точно из одних и тех же пород, расположенные в весьма подобном климате, возвышающиеся почти на равную высоту, будут по-разному заселены.
Все галапагосские гигантские сухопутные черепахи похожи на определенный вид материковой сухопутной черепахи, Geochelone chilensis, которая меньше любой из них. В некоторый момент в течение тех немногих миллионов лет, когда острова существовали, одна или несколько из этих материковых сухопутных черепах по неосторожности упала в море и пересекла его. Как они смогли пережить длинную и несомненно трудную переправу? Конечно, большинство из них не смогло. Но потребовалась бы лишь одна самка, чтобы совершить этот трюк. И черепахи удивительно хорошо приспособлены, чтобы пережить переправу.
Ранние китобои вывозили тысячи гигантских черепах с Галапагосских островов на своих кораблях в качестве продовольствия. Чтобы держать мясо свежим, черепах не убивали до тех пор, пока не понадобится, но их не кормили и не поили, пока те ожидали забоя. Их просто переворачивали на спину, иногда складывали по нескольку в штабель, так чтобы они не могли уползти. Я рассказываю эту историю не для того, чтобы ужаснуть (хотя я должен сказать, что такая варварская жестокость действительно меня ужасает), но чтобы высказать аргумент. Черепахи могут выжить в течение многих недель без пищи или пресной воды, достаточно долго, чтобы доплыть в Потоке Гумбольта из Южной Америки до Галапагосского архипелага. И [сухопутные] черепахи действительно плавают.
Достигнув и размножившись на своем первом Галапагосском острове, черепахи сравнительно легко — снова по случайности — совершали прыжки с острова на остров через намного более короткие расстояния на остальную часть архипелага тем же способом. И они сделали то, что делают многие животные, когда прибывают на остров: они эволюционировали и стали крупнее. Это — давно замеченное явление островного гигантизма (может сбить с толку, что существует столь же известное явление островной карликовости).
Если бы черепахи следовали схеме известных дарвиновских вьюрков, то они эволюционировали бы в различные виды на каждом из островов. Затем, после последующей случайной переправы на плотах с острова на остров, они были неспособны скрещиваться (вспомните, это определение отдельного вида), и могли свободно эволюционно приобрести различные образы жизни, не загрязняемые генетическим затоплением.
Можно сказать, что несовместимые повадки спаривания и предпочтения различных видов представляют собой своего рода генетическую замену географической изоляции отдельных островов. Хотя они и перекрываются географически, они теперь изолированы на отдельных «островах» исключительности спаривания. Таким образом, они могут разойтись еще дальше. Большой [толстоклювый], Средний и Малый Земляной Вьюрок первоначально расходились [генетически] на различных островах; теперь эти три вида сосуществуют на большинстве Галапагосских островов, никогда не скрещиваясь, и каждый специализируется на питании различными разновидностями семян.
Сухопутные черепахи сделали нечто подобное, эволюционно приобретя отличительные формы панцирей на различных островах. Виды на больших островах имеют высокие купола. У видов на меньших островах панцири в форме седла, имеющие окно с высокими краями спереди для головы. Похоже, причиной для этого служит то, что большие острова достаточно влажные, чтобы выросла трава, а черепахи травоядные. Меньшие острова в основном слишком сухие для травы, и черепахи прибегают к ощипыванию кактусов. Седловидный панцирь с высоко загнутыми краями позволяет шее доставать до кактусов, которые, в свою очередь, становится выше в эволюционной гонке вооружений против объедающих их черепах.
История черепах добавляет к модели вьюрков дальнейшее усложнение, что для черепах вулканы — острова внутри островов. Вулканы предоставляют высокие, прохладные, влажные, зеленые оазисы, окруженные на малых высотах сухими плато застывшей лавы, которые для травоядных гигантских черепах образуют враждебные пустыни. На каждом из меньших островов есть один большой вулкан и свой собственный отдельный вид (или подвид) гигантских черепах (кроме тех немногих островов, на которых их нет вообще). Большой остров Исабела («Альбемарль» по Дарвину) состоит из вереницы пяти крупных вулканов, и на каждом вулкане есть свой собственный вид (или подвид) черепах. Действительно, Исабела — архипелаг внутри архипелага: система островов внутри острова. И принцип островов в буквальном географическом смысле, заложивший начало для эволюции островов в метафорическом смысле генетики видов, никогда не демонстрировался более изящно, чем здесь, на архипелаге благословенной молодости Дарвина.
Острова не намного более изолированы, чем остров Святой Елены, единственный вулкан в Южной Атлантике приблизительно в 1 200 милях от побережья Африки. На нем растет около 100 эндемичных растений (молодой Дарвин назвал бы их «исконными созданиями», а более старший Дарвин сказал бы, что они там эволюционировали). Среди них лесные деревья, принадлежащие к семейству сложноцветных (или принадлежавших, поскольку некоторые из них являются теперь исчезнувшими).
Эти деревья напоминают по внешнему виду деревья на африканском материке, с которым они не связаны близким родством. Родственные им материковые растения являются травами или мелким
