пророками — так же как часть гебефреников. Гебы, однако, могут выделять из своей среды аскетических святых, в то время как шизофреники — религиозных догматиков. Что касается полиморфных психопатов, то они должны действовать как созидательная часть общества, генерируя новые идеи. — Она попыталась сообразить, какие еще категории больных могут существовать. — Еще могут встретиться личности с преобладанием навязчивых идей — психического расстройства, являющегося развитием мягкой формы невроза навязчивости, так называемого промежуточного расстройства мозга. Эти люди, вероятно, должны стать клерками, конторскими служащими, педантичными бюрократами, из–за своей неспособности создавать нечто новое, оригинальное. Их консерватизм Должен уравновешивать радикализм полиморфных психопатов и придавать обществу стабильность.

— Ваша схема кажется мне весьма любопытной, — заметил Мэйджбум. — Но, в таком случае, чем же она отличается от нашего нормального земного общества?

Некоторое время Мэри соображала. Вопрос был очень хорош.

— Затрудняетесь ответить? — спросил Мэйджбум.

— Почему же, пожалуйста. Лидерство в здешнем обществе, без сомнения, должно принадлежать параноикам, которые являются самыми развитыми индивидуальностями в смысле ума, инициативы и просто внутренних возможностей. Конечно, им приходится постоянно следить за тем, чтобы маньяки не совершили государственный переворот… Так вот, между этими двумя классами должна существовать постоянная напряженность. Однако вы понимаете, что при преобладании параноидальной идеологической установки главной эмоциональной темой в обществе должна стать ненависть. Эта ненависть на практике будет проявляться в двух направлениях: руководство будет провоцировать ненависть к каждому индивидууму, который не принадлежит к общепризнанному классу, и, соответственно, будет априори предполагать ответную ненависть с его стороны.

Таким образом, вся их так называемая внешняя политика будет строиться на том, чтобы обеспечить защиту от проявлений этой предполагаемой ненависти. Данная идеология требует поддержания в обществе напряженности, создания образа несуществующего врага, от которого необходимо защититься.

— Разве это так страшно?

— Страшно, — сказала Мэри, — потому что, независимо от конкретных проявлений такой политики, результат будет один: изоляция общества. Именно она станет конечным эффектом их групповой активности: постепенное отсекание связей с внешним миром, со всеми другими сообществами разумных существ.

— Так ли это плохо? Для обеспечения самодостаточности…

— Нет, это не самодостаточность, — убежденно заявила Мэри. — Понимаете, такой подход может привести к чему–то непредсказуемому, к чему–то такому, что нам и представить–то сложно… Помните старые опыты помещения людей в абсолютную изоляцию? Они проводились в середине двадцатого века, когда человечество готовилось к первым космическим полетам. Исследовалась способность человека переносить одиночество в течение многих дней и недель при все меньших количествах внешних воздействий… Помните о результатах, которые получались при помещении человека в камеру, где отсутствовали вообще все внешние воздействия?

— Конечно, — сказал Мэйджбум. — Теперь такие камеры называют психушками». Результат полного отсутствия внешних воздействий — сильнейшие галлюцинации.

Мэри кивнула.

— Слуховые, визуальные, тактильные и обонятельные галлюцинации, которые приходят на смену отсутствующим внешним воздействиям. По своей интенсивности, живости и яркости они могут превосходить реальность; их действие на нервную систему может выразиться…, например, в ощущении ужаса. Так, галлюцинации, вызываемые наркотиками, могут привести человека к такому состоянию ужаса, которого никакой контакт с реальным миром вызвать не способен.

— Почему?

— Потому что галлюцинации обладают абсолютным качеством. Генерируясь внутри рецепторной системы организма, они вызывают эффект ощущения, проистекающий не из внешней среды, а из собственной нервной системы человека. В таком состоянии человек не может отличить эти псевдоощущения от истинных, хотя и знает об этом. Выход из порочного круга невозможен.

— И как это будет проявляться здесь? — спросил Мэйджбум. — Можете сформулировать?

— Попытаюсь. Хотя подобные процессы очень сложны. Во–первых, я еще не знаю, насколько данное общество продвинулось по пути самоизоляции и какие идеи преобладают в нем. Мы скоро узнаем об этом по отношению к нам. Гебефреники, которых мы видим здесь… — она указала на лачуги, стоявшие по сторонам грязной дороги, — вообще никак не реагируют на наше появление. Но когда мы встретим первых параноиков или маньяков, то можно предположить следующее: несомненно, что галлюцинации и связанные с ними идеи должны составлять значительную часть их мировоззрения. Другими словами, мы должны допустить, что они частично галлюцинируют, сохраняя при этом некоторое ощущение объективной реальности. Наше присутствие должно усилить галлюцинаторные тенденции — нам придется столкнуться с этим и быть наготове. Галлюцинации, связанные с нами, скорее всего примут такую форму: нас будут воспринимать как угрозу. Мы, наш корабль будут буквально рассматриваться — подчеркиваю, не интерпретироваться, а именно восприниматься — как покушение на их спокойную жизнь. Без сомнения, они увидят в нас авангард захватнической силы, которая намеревается лишить их общество самостоятельности.

— А разве это не так, скажите на милость? — спросил Даниэль Мэйджбум. — Мы же на самом деле собираемся отнять у них власть и вернуть в то положение, в котором они пребывали двадцать пять лет назад, то есть совершить принудительную госпитализацию — иными словами, захват.

Мэри, подумав, ответила:

— Здесь есть один важный момент, которого вы не учитываете. Он носит принципиальный характер. Мы попытаемся организовать лечение этих людей, чтобы помочь В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ занять то положение, которое они сейчас занимают по воле случая. Если наша программа осуществится, они будут управлять собой, как законные поселенцы этой луны. Конечно, этот процесс будет происходить постепенно: сначала излечатся отдельные люди, потом другие и так далее. Это не захват, даже если они и воображают, что дело обстоит именно так. Когда последний человек на Альфе III M2 освободится от психоза, станет воспринимать реальность без каких–либо искажений…

— И вы допускаете возможность уговорить этих людей добровольно согласиться восстановить статус больных?

— Нет, — сказала Мэри. — Нам придется применить к ним силу; за исключением некоторых гебов, следует взять под стражу все взрослое население этой планеты. — Затем она исправилась:

— Или, скорее, луны.

— Правильно, — сказал Мэйджбум. — Если бы вы не исправили «планету» на «луну», я бы имел основание заключить под стражу вас.

Доктор Мэри Риттерсдорф вздрогнула и посмотрела на него. Сотрудник ЦРУ явно не шутил: его красивое лицо было хмурым.

— Я просто оговорилась, — сказала она.

— Да, это оговорка, — согласился агент. — Однако весьма существенная. Характерная.

Мэйджбум холодно улыбнулся, что заставило ее смутиться. Почему этот цэрэушник так настроен против нее? Или она сама начала становиться немного параноидальной? Мэри ясно ощущала враждебность, исходящую от молодого человека, хотя он был едва знаком ей.

И эту враждебность она чувствовала во время всего перелета. Даже с самого начала: она ощутила ее в момент знакомства.

***

Чак Риттерсдорф переключил симулакрума Мэйджбума на автономный режим, отключив гиперпространственный канал связи, и устало поднялся из–за пульта. Он встал, прикурил сигарету и почувствовал, как онемели ноги от долгого сидения. В Каддфорнии было девять часов вечера.

На далекой луне Альфа III M2 биоробот продолжит заниматься своим делом; манера его поведения не изменится. Если случится что–либо непредвиденное, Пит Петри возьмет управление на себя.

А Чаку надо решать свои проблемы. Настало время для ночной работы — пора писать первый