и поведения приматов, достигший в то время апогея своей успешной карьеры, — высказал мысль, что ключ к прямохождению следует искать в способе локомоции шимпанзе и гориллы с опорой на межфаланговые суставы пальцев. Он считал, что этот способ был промежуточным шагом на пути к истинной бипедии, и отмечал, что следы его можно усмотреть даже в поведении современного человека — в позиции игрока передней линии в американском футболе или в положении человека, который наклоняется над столом, опираясь на костяшки пальцев. Уошберн полагал, что существенную роль в переходе от ходьбы с опорой на согнутые пальцы рук к истинному прямохождению играли орудия. В 1974 году он писал: «Способ локомоции и использование орудий являются друг для друга одновременно и причиной и следствием».

Обсуждались и другие преимущества прямохождения. Благодаря успешному изучению геологии и климата выяснилось, что австралопитеки, видимо, обитали на открытых пространствах, и стало очевидным еще одно достоинство вертикального положения тела: поскольку голова оказывалась выше, легче было заметить хищников в высокой траве.

Для Лавджоя, который только что окончил аспирантуру и интересовался всеми аспектами локомоции, в этих идеях было что-то неубедительное. Он не мог освободиться от представления, что гоминиды никогда бы не осмелились выйти в саванну, если бы они были плохими ходоками и только там могли научиться как следует шагать. Не будь они приспособлены для передвижения по саванне на двух ногах, они бы не пришли туда. А если бы и пришли, то не смогли бы выжить.

В результате Лавджой заключил, что, когда гоминиды переселялись в саванну, они уже ходили на двух ногах. Совершенствование этого странного способа передвижения не имело ничего общего с жизнью в саванне — а может быть, и с использованием орудий. Могли ли быть орудия существенным фактором, если, как предполагал Лавджой, истинное прямохождение выработалось задолго до их появления в геологической летописи?

Трудность состояла в том, что Лавджой не мог найти палеонтологических данных, подтверждающих эти идеи. Он отстаивал их в спорах со своими коллегами, пользуясь чисто логическими доводами, но не имел успеха. Он занялся механикой локо-моции и изучил ее лучше, чем многие анатомы. Но найти «последнюю улику», т. е. ископаемые остатки, которые могли бы подтвердить его правоту, ему так и не удавалось. Самая древняя из хорошо датированных находок австралопитековых относилась примерно к двум миллионам лет. В это время австралопитеки уже могли хорошо ходить на двух ногах; по крайней мере так думал Лавджой, хотя другие не соглашались с ним. Для него было крайне огорчительно, что кости нижних конечностей австралопитековых не были достаточно хорошо представлены в коллекциях и он не мог доказать свою правоту. Поэтому он очень разволновался, когда в самом начале 1974 года я зашел к нему в кабинет, держа в руках, как я заявил, коленный сустав из Хадара возрастом в три миллиона лет.

Внезапно прямохождение сделалось на миллион лет древнее, чем об этом думали вчера.

— Быть может, так оно и было, — сообщил Лавджой группе слушателей из моей лаборатории, — но мы располагали всего лишь одним маленьким коленным суставом. Я сказал Дону, что он должен вернуться и найти для меня целую особь. Он согласился и привез Люси. Тогда я сказал: «Хорошо, а теперь добудьте мне несколько особей». И на будущий год он нашел «первое семейство». Когда я изучил эти кости, стало ясно, что они принадлежали существам, великолепно передвигавшимся на двух ногах. Теперь я мог уверенно идти вперед и попытаться выяснить причины прямохождения. Они не были связаны с орудиями. Найденные Доном костные остатки древнее любых известных орудий. Тогда я вспомнил о размножении и стал размышлять над «стратегией К».

В этот момент Лавджой обратился к одному из студентов.

— Итак, — сказал он, — вы представитель вида с чересчур большой К-ориентацией. Как бы вы поступили, чтобы исправить положение?

— Ну, я бы постарался как-то уменьшить эту ориентацию. Низшие обезьяны — более процветающая группа. Нужно больше походить на них.

— Вы предложили бы вернуться вспять? — спросил Лавджой. — Встать на четвереньки и уменьшить объем мозга?

— Что-нибудь в этом роде.

— Вы не можете этого сделать. Система обратных связей не позволит. Она будет толкать вас в прямо противоположную сторону.

— Что же тогда делать?

— Может быть, нацелиться на самое слабое звено в цепи — низкую рождаемость? И увеличить число детенышей?

— Но ведь К-стратегия в своем крайнем варианте препятствует этому, — возразил студент. — Вы сами об этом говорили и приводили очень убедительные доводы насчет обратной связи.

— Хорошо, но, допустим, нам удастся что-то изменить таким образом, чтобы можно было иметь больше детенышей.

— Что, например?

— Способ передвижения: надо стать двуногим.

Этот неожиданный и казавшийся абсолютно нелогичным вывод привел слушателей в такое замешательство, что Лавджою пришлось еще раз сделать экскурс в историю. Он вновь вернулся к миоцену, когда человекообразные обезьяны процветали, и стал оценивать их образ жизни и способы передвижения. Некоторые из этих миоценовых предшественников были брахиаторами, другие — «четверорукими», третьи передвигались, опираясь на согнутые пальцы верхних конечностей, четвертые ходили на двух ногах. У всех была резко выражена К-стратегия. И сегодня все, за исключением двуногих существ, могут рассматриваться как тупиковые ветви эволюции.

Почему прямоходящие добились успеха, что сыграло в этом решающую роль? Ответ: им удалось избежать ловушки, в которую попали другие К-ориентированные виды, а именно — слишком долгих промежутков между последовательными родами, приводящих к очень низкой рождаемости у всех человекообразных обезьян. Как правило, антропоиды производят на свет каждый раз только одного детеныша. Пока самка носит его, кормит и присматривает за ним, она — как бы долго это ни было — не может иметь другого. Самка шимпанзе становится рецептивной (сексуально восприимчивой) только после того, как ее детенышу исполнится около пяти лет. Все это время она полностью занята выращиванием первого и не в состоянии обзавестись вторым. Физиологическая причина заключается в том, что выкармливание детеныша и забота о нем тормозят наступление эструса.

— Нужно было найти способ, — сказал Лавджой, — увеличить частоту рождений, уменьшить интервал между ними. Как можно этого достичь?

— Поскорее отделаться от первого детеныша.

— Не отделаться поскорее, — возразил Лавджой, — а заботиться одновременно о двух. Мать могла бы распределять свои усилия между двумя, а впоследствии тремя и четырьмя детенышами.

— Как ей это удастся?

— Она будет меньше двигаться, расходуя тем самым меньше энергии.

Кроме того, объяснил Лавджой, чем больше перемещений приходится совершать детенышам, тем больше опасностей подстерегает их: они могут потеряться, упасть с дерева, попасть в лапы хищникам. Когда мать переносит детеныша, он держится за нее либо она поддерживает его. Если она полезет на дерево, где растут зрелые фиги, и потянется за ними, она может уронить детеныша.

Ее постоянное пребывание на земле значительно уменьшит вероятность того, что детеныш упадет или окажется добычей хищников, так как оба они — и мать, и детеныш — находятся под покровительством группы. В сообществе действует более эффективная система оповещения об опасности — здесь за врагом наблюдают тридцать пар глаз вместо одной. Наконец, самка не должна заниматься поисками пищи, об этом заботятся другие животные. Когда они находят источник пищи, мамаша направляется прямо к нему, затрачивая минимальное время и подвергаясь наименьшей опасности со стороны хищников. Она проводит всю свою жизнь в пределах небольшой территории, которая известна ей до мельчайших подробностей. Она знает, где растут деревья, на которые можно легко взобраться, знает кратчайший путь до каждого из них в минуту опасности.

— Существует простое правило, — продолжал свои рассуждения Лавджой. — «Меньшая подвижность — уже адаптация». Если вы будете мало передвигаться, то сможете чаще рождать детенышей. Тенденция к большей частоте рождений так или иначе существует. Единственное, что ее сдерживает, — это