иметь дополнительные данные. Как мы увидим в следующей главе, они были получены в Кооби-Фора, Летоли, Хадаре.
Когда я перевелся из Университета штата Иллинойс в Чикагский университет к Хоуэллу, слово «Омо» было у всех на устах. Студенты и аспиранты только о том и говорили. В лабораторию хлынул поток данных — карт, цифр, самих окаменелостей; гипотезы относительно их интерпретации возникали как грибы. Сам Кларк, по обыкновению, был очень осторожен в выводах.
Он признает, что в те времена сомневался в реальности Homo habilis. «Мне предстояло взять этот барьер, — рассказывал Хоуэлл. — Я колебался. Утверждение Луиса Лики, что человек умелый — это древнейший из известных представителей рода Homo, казалось мне логичным в той мере, в какой оно могло быть подкреплено ископаемым материалом. Однако найденные костные фрагменты не позволяли делать столь далеко идущих выводов. Я не раз имел возможность изучить олдувайские окаменелости и был хорошо знаком с ними. Материал был необыкновенно интересным, но не вполне убедительным. Лишь гораздо позже, когда мы начали находить похожие окаменелости в Омо с аналогичной датировкой в 1,85 млн. лет, я почувствовал, что первоначальное предположение Луиса было, по-видимому, верным и что между австралопитековым предком и Homo erectus хватит места для промежуточного вида. Но тогда мы еще не могли этого доказать».
Попав сразу в гущу научных споров и дискуссий, я испытывал страшное возбуждение — присутствовать там, где рождаются новые идеи, это ли не счастье! Я с большим оптимизмом относился к Homo habilis, чем Кларк. Мне это было простительно — я был моложе, не столь опытен и нес меньший груз профессиональной ответственности на своих плечах. В то время мой голос ничем не выделялся из общего детского лепета аспирантов Кларка.
Впервые взглянув на зубы гоминид, найденные в Омо, я решил: человек. Это было интуитивное чувство — я не имел права так думать. Я никогда не изучал коллекции австралопитековых в Южной Африке. Я только читал о них и видел некоторые муляжи в лаборатории Кларка. Предметом моих занятий были шимпанзе. В качестве темы диссертации я выбрал подробное исследование зубной системы этой обезьяны. Полная морфология: половые различия, популяционная изменчивость, ранний онтогенез каждого бугорка на каждом зубе. Мне хотелось ответить на все возможные вопросы о зубах шимпанзе: как они растут, каким образом пережевывается пища и почему именно так, а не иначе.
Изучив три сотни черепов шимпанзе (все доступные в США материалы), я разработал собственную систему сопоставления индивидуальных данных с помощью перфокарт. В процессе работы я настолько хорошо изучил зубы шимпанзе, что, начав позднее сравнивать их с зубами других антропоморфных обезьян — горилл, орангутанов, а затем с зубами человека и австралопитеков (по муляжам), я вдруг стал интуитивно сознавать, что характерно для обезьяны, что — для австралопитека и что — для человека.
Большинство антропологов рано или поздно специализируются в какой-нибудь одной узкой области. Моей областью оказались зубы. Мне повезло, что я ими занялся. Доктор наверняка говорил вам: «Какова пища, таков и сам человек». В этом больше правды, чем может показаться поначалу. Ваши зубы выдадут вас: они расскажут, что вы собой представляете и откуда вы родом. Тут уж ничего не поделаешь.
Взглянув на найденные в Омо зубы, которые Кларк предположительно относил к роду Homo, я подумал, что можно без колебаний назвать их человеческими. Повторяю, я так подумал. Но тут же поймал себя на мысли, что мне нужны дополнительные знания. Хорошо бы самому посмотреть южноафриканские коллекции — оригинальные находки, а не муляжи. Впервые в жизни я осознал, что существует нечто такое, о чем я просто обязан знать больше. Я ощутил также острое желание выехать в поле и самому найти что- нибудь стоящее.
Чтобы закончить диссертацию, мне нужно было изучить еще некоторое количество черепов шимпанзе. Две коллекции хранились в Европе. Вместе с теми, что я обследовал в США, получилось бы 826 черепов — достаточно солидная с точки зрения статистики выборка. (Между прочим, все черепа принадлежали современным шимпанзе. Наука не знает ни одного ископаемого черепа этой обезьяны.)
В этот момент я осмелился заявить о своем существовании. Кларк помог мне получить небольшую субсидию для поездки в Европу и знакомства с упомянутыми коллекциями. Зная, что тем же летом он собирается поехать в Южную Африку для изучения австралопитековых, я спросил, могу ли я поехать с ним. Я показал разработанную мной систему кодирования одонтологических признаков и объяснил, как ее можно использовать для более детального и упорядоченного описания зубов этих существ. Идея понравилась Кларку. Он знал, что некоторые особенности расположения бугорков и борозд на жевательной поверхности еще не были проанализированы. «Хорошо, — сказал он. — Увеличьте сумму в вашей просьбе о выдаче субсидии, включив туда стоимость авиабилета из Европы до Южной Африки. Встретимся в Найроби».
И тут я снова подал голос, заявив, что уж если я окажусь в Найроби, то не попасть в Омо и не поработать там просто стыдно. Кларк выразительно взглянул на меня и опять согласился. Он поговорил с Джерри Экком, ответственным за организацию экспедиции. Экк знал меня как аспиранта и проворчал: «Я не уверен в этом парне. Мне кажется, он из тех, кто любит большие города и яркие огни. А что, без него не обойтись?».
Должен признаться, что Экк не ошибся относительно меня: я действительно люблю огни города. Но Кларк объяснил ему, что я работал археологом и могу оказаться полезным, если они приступят летом к раскопкам. И потом, я останусь в экспедиции всего на несколько недель. Экк неохотно сдал свои позиции.
Весной 1970 года я отправился в Европу, поработал с коллекциями черепов шимпанзе и вылетел в Найроби, где мы с Кларком провели вместе несколько дней. Это было волнующее время — начало профессиональной карьеры, когда передо мной открывались новые горизонты! Наконец-то я был в Африке и мог воочию узреть легендарные находки — зинджа, Твигги, Синди, Джорджа, о которых так много читал. Вот они лежат передо мной на столе. Стоит протянуть руку, и я могу дотронуться до любой из них. Я взял череп Твигги и удивился, до чего же он тяжелый — как камень! Я думал о том, удастся ли мне когда-нибудь найти что-либо похожее, и прикидывал, хватит ли у меня терпения, если придется реконструировать округлый череп из такого расплющенного блина, каким была Твигги.
Я был представлен Мэри Лики и возобновил свое прежнее знакомство с Ричардом. Лики-младший стал к этому времени легендарной фигурой; о нем часто писали на страницах мировой прессы. Он только что вернулся из Кооби-Фора с новыми сенсационными находками массивных австралопитеков. Мне довелось взглянуть на них — еще одно острое ощущение, так как эти материалы пока не были опубликованы.
Я был горд тем, что находился на переднем крае науки, общался с людьми, которые создавали ее форпосты, находили знаменитые окаменелости и сами становились знаменитыми. Чувство сопричастности не покидало меня и тогда, когда мы вместе с Кларком отправились в Омо на небольшом самолетике, служившем в экспедиции для переброски людей и запасов продовольствия. Мы летели на север, и я смотрел, как проплывают мимо зеленые отроги плоскогорья Абардар, как осталась позади снежная вершина горы Кения. Наш путь лежал дальше — в пыльные сухие районы. Постепенно ландшафт совершенно изменился — под нами расстилалась коричневатая пустыня с высившимися на ней серовато-лиловыми горными хребтами. Вдали показалось озеро Туркана — сотня миль водной глади с длинной змеящейся полосой зелени в северном конце, которая продолжалась еще дальше на север и терялась в раскаленном мареве. Зеленая змейка означала зону прибрежного леса, узкую полоску деревьев, жмущихся к воде по берегам реки Омо.
На изрытой колдобинами гравийной посадочной полосе нас встретил Джерри Экк — без особой радости, но вполне дружелюбно. Он отвел меня в палатку, где я должен был спать. Я распаковал вещи, надел шорты и тотчас выскочил наружу, полный решимости продемонстрировать Экку свои профессиональные способности. Однако меня хватило ненадолго; через полчаса я был близок к обмороку и едва мог стоять. Между тем Экк деловито осматривал местность, быстро передвигаясь под палящим солнцем в поисках окаменелостей. Я остро ощутил собственную неполноценность: я не только не поспевал за Экком, но и не мог различить на поверхности земли ни одного из костных фрагментов, которые нам
