священников (один из них позднее стал епископом Восточной Африки). Оба семейства — Лики и Базетт (девичья фамилия его матери), составлявшие большую, переплетенную родственными узами ультраконсервативную группу, считали поступок Луиса скандальным. Общественное мнение Найроби, косное, как во всех колониальных странах, тоже было недовольно неортодоксальным поведением Лики.
Луису было суждено пережить не только это. Вскоре разразился еще более серьезный скандал, на этот раз научный. Работая на озере Виктория, он сделал две интересные находки. Первая состояла из нескольких кусочков черепа с удивительно гладким лбом, не имевшим ничего общего с тяжелыми надбровными дугами неандертальского или пекинского человека. Вторая представляла собой нижнюю челюсть, которая позднее получила печальную известность как «канамская челюсть». Она была гораздо более человекоподобной, чем по-прежнему пленявшая всех пилтдаунская. Обеим окаменелостям сопутствовали остатки вымерших слонов, а вместе с канамской челюстью было найдено еще более древнее слоноподобное животное — Dinotherium. Обнаружив столь древние остатки млекопитающих и эти странные, по-современному выглядевшие фрагменты костей гоминид, Лики решил, что он нашел нечто необычайное. Его вдруг осенила невероятная мысль (что вообще было характерно для всей его научной карьеры): если пекинскому и неандертальскому человеку свойственны примитивные черты, а вновь найденная форма ими не обладает, то именно она и должна представлять ту линию развития, которая привела к современному человеку; другие же линии — просто тупиковые ветви.
На протяжении всей своей научной деятельности Лики был склонен видеть в своих находках все более и более древних представителей линии истинного человека. Он считал, что гоминиды, найденные другими учеными в Китае, на Яве, в Южной Африке или пещерах северной Европы, не были нашими предками. Все это боковые ветви. Трудно сказать, когда именно эта мысль овладела им, но он отстаивал ее до самой смерти. Понятно, что ученый, склонный к таким идеям, был прямо-таки окрылен находками на озере Виктория.
Он послал ликующий доклад в Лондон, собираясь отправиться туда вслед за ним и лично представить находки. Один из друзей предупреждал его, что сделанные им выводы о геологической локализации находок и их связи с вымершими животными нуждаются в более солидном обосновании. Лики уже попал однажды впросак. Он поспешил объявить о древности человека из Олдувая, а геолог Перси Босвелл из английского Имперского колледжа, посетивший Олдувай, установил, что эта «древность» — результат захоронения в более давнем слое. Позднее было показано, что возраст находки — всего лишь около 15 тысяч лет. Но Лики был молодым упрямцем, настолько переполненным верой в себя и в свои возвышенные идеи, что он отмахнулся от предостережений, как от надоедливых мошек.
В Лондоне он опять встретился с Босвеллом, который уже относился к Лики с недоверием из-за его оплошности с олдувайским человеком. Теперь Босвелл без конца придирался и придирался к находке на озере Виктория, так что Лики, доведенный до отчаяния, попросил, чтобы Королевское общество предоставило Босвеллу субсидию для поездки в Африку. Друзья вновь предупредили Лики, что ему нужно иметь бесспорные доказательства.
Но он их не имел. Металлические колышки, которыми он отметил местонахождение ископаемых остатков, были использованы туземными воинами как наконечники для копий. Проливные дожди изменили вид местности. Теперь Лики трудно было с точностью указать, где он нашел кости. Но хуже всего было то, что некоторые из сделанных им ранее фотоснимков изображали совсем другое место.
Вернувшись в Англию, Босвелл опубликовал в журнале Nature разгромную статью.
Отзвуки этих катастроф преследовали Лики в течение многих лет. Такие вещи забывались бы скорее, если бы он признавал свои ошибки. Но Лики был воплощенным упрямством. Он писал: «Значение челюсти из Канама заключается в том, что она может быть датирована с помощью геологических, палеонтологических и археологических данных. Это… не только самый давний из всех фрагментов, найденных в Африке, это древнейшая в мире находка истинного Homo».
Столь далеко идущие мысли действуют подобно наркотику. От них трудно отказаться, и Лики никогда не смог этого сделать. Он направил всю свою энергию на раскопки в ущелье Олдувай, где работал вместе со своей женой Мэри. В отличие от Фриды Мэри была очень довольна такой жизнью. Она понимала работу Луиса и дополняла ее собственным археологическим анализом первобытных каменных орудий и древних стоянок. Свои лучшие исследования они делали вдвоем, пока их не разделили растущие противоречия во взглядах. К тому же Лики стал все чаще отлучаться в лекционные турне. Горькая ирония состоит в том, что Лики в последние годы жизни совершенно не посещал Олдувай — место, где он сделал свои наиболее выдающиеся открытия. Заботу о продолжении исследований взяла на себя Мэри, которая в конце концов переехала в Олдувай на постоянное жительство. Она и теперь живет здесь в небольшой хижине, примыкающей к ее лаборатории.
В Олдувае Луиса и Мэри привлекали каменные орудия. Луис собирал их уже много лет, и ему удалось выявить ряд аналогий в способах обработки камня в Восточной Африке и в Европе. Однако в Олдувае орудия были совершенно иными. Они были настолько примитивны — отдельные булыжники с одним-двумя сколами на конце для создания режущего или рубящего края, — что неопытный глаз не увидел бы здесь следов обработки. Тем не менее Луис и Мэри распознавали эти орудия. Они назвали этот тип каменной техники «олдовайской культурой» (Олдовай — другой вариант названия того же ущелья).
Олдувай защищен от дождей близостью огромного потухшего вулкана, знаменитого кратера Нгоронгоро. Как и Хадар, где я пятнадцать лет спустя нашел Люси, это дно высохшего озера. И так же, как в Ха-даре, оно заполнено отложениями частично вулканического характера. Слои этих отложений видны на склонах глубоких оврагов, промытых ручьями. Само ущелье Олдувай представляет собой овраг, который имеет форму буквы Y, длиною в несколько миль. Глубина его достигает ныне трехсот футов [около 100 м]. К западу верхняя часть склона становится более пологой и постепенно переходит в равнину Серенгети. Первые олдовайские орудия были найдены супругами Лики на самом дне ущелья. Нижний слой здесь получил название пласта I; над ним — вулканические отложения, отделяющие его от пласта II, и так далее вплоть до самого молодого пласта IV, лежащего около поверхности земли.
Когда Лики с женой в 30-х годах впервые приехал в Олдувай, дорог здесь еще не было. Чтобы добраться сюда из Найроби, нужны были четыре дня тяжелого пути. Поэтому, оказавшись в ущелье, супруги Лики работали здесь до тех пор, пока не кончались запасы продовольствия. Они возвращались, как только удавалось наскрести достаточно средств для следующей экспедиции. В течение многих лет они приезжали сюда снова и снова, так как верили, что создатели столь примитивных орудий сами должны быть крайне примитивными и что рано или поздно их остатки будут найдены.
Луису и Мэри не везло около тридцати лет, хотя они находили огромное число других окаменелостей — остатков вымерших животных, иногда еще неизвестных науке. Постепенно они все лучше знакомились с геологией ущелья и начинали распознавать, где в различные эпохи находился край озера, когда оно усыхало или наполнялось водой. В 50-х годах Луис стал получать в музее постоянную зарплату, и супруги смогли, наконец, приезжать в Олдувай каждый год. Репутация Луиса как добросовестного ученого укреплялась, по мере того как его работы по геологии ущелья и ископаемой фауне становились все более детальными и основательными. В Олдувай приехал молодой Кларк Хоуэлл, только что окончивший университет. Они подружились, и Лики помог Хоуэллу начать самостоятельные раскопки южнее Олдувая.
