Графтона Эллиота Смита. Этот человек обладал нужными знаниями, имел доступ к коллекциям ископаемых остатков, работал в Северной Африке, откуда мог привезти зуб мастодонта, и, наконец, у него были очевидные мотивы для такого поступка.
Смит не переносил Кизса. Много лет между ними шли столкновения по важным научным вопросам. Поэтому Смиту было бы приятно одурачить Кизса. Вудворда он тоже презирал; он мог бы помочь ему с реконструкцией пилтдаунского черепа, но он этого не сделал. Свои собственные суждения об этом черепе он всегда сопровождал оговоркой, что они основаны на изучении муляжей и реконструкций, а не оригинальных ископаемых остатков. Почему, спрашивает Миллар, Смит так и не удосужился исследовать пилтдаунский череп, хотя он мог сделать это в любое время? Если бы он этим занялся, то, будучи превосходным анатомом, наверное, тотчас же обнаружил бы массу изъянов во всем пилтдаунском сооружении. По мнению Миллара, пилтдаунский человек был, в сущности, не столько подделкой, сколько чудовищным розыгрышем, рассчитанным на то, чтобы привести в замешательство Кизса и Вудворда.
История пилтдаунского человека не завершается книгой Миллара. Через семь лет после ее выхода первые страницы американских и английских газет запестрели сенсационными заголовками. В 1979 году в возрасте 93 лет умер английский геолог Джеймс Дуглас. Незадолго до смерти он наговорил на пленку свои воспоминания о пилтдаунской афере и назвал нового кандидата в ее авторы — Уильяма Солласа.
Соллас был тот человек, который во время споров о «бэби из Таунга» писал Реймонду Дарту, понося Кизса. Он ненавидел его, как, впрочем, и Вудворда. Соллас заведовал кафедрой геологии в Оксфорде вплоть до 1937 года, пока его не сменил на этом посту Джеймс Дуглас.
В надиктованных на пленку воспоминаниях Дуглас рассказывает о своем тридцатилетнем общении с Солласом. Он согласен, что пилтдаунская подделка никак не могла быть делом рук дилетанта Доусона, но ее вполне мог осуществить профессионал Соллас. Дуглас вспоминает, что в свое время он послал Солласу из Боливии зубы мастодонта, похожие на зуб, который был обнаружен в пилтдаунском раскопе. Он также хорошо помнит, что однажды Соллас получил пакет бихромата калия — того самого вещества, с помощью которого Доусон придал костям коричневую окраску. По свидетельству Дугласа, Соллас как-то взял из Оксфордской коллекции несколько обезьяньих зубов (в пилтдаунской реконструкции фигурируют зубы, найденные отдельно от челюсти).
Дуглас указывает и возможный мотив поступка Солласа: профессиональная месть. Он помнит, в какой ярости был Соллас, когда Вудворд пренебрежительно отклонил его технологию изготовления отливок с ископаемых остатков. По словам Дугласа, Соллас терпеливо выжидал и в конце концов дождался своего часа. Если Дугласу не изменяет память, можно представить себе, с каким удовольствием Соллас в течение многих лет наблюдал, как два великих человека — Вудворд и Кизс — беспомощно корчились, попав в капкан с приманкой из фальшивого гоминида.
Дуглас, конечно, мог и ошибаться. Его уже нет среди нас, так что перекрестный допрос ему не устроишь. Многие из тех, кто скрупулезно анализировал его свидетельства, полагают, что улики против Солласа недостаточны — они носят косвенный характер, да и фактов слишком мало. Соллас, как они утверждают (а многие знали его лично), — просто «не такой» человек. Но этот же аргумент выдвигали и в защиту Доусона. Вероятно, автор пилтдаунской подделки так никогда и не будет найден.[4]
Третье большое событие произошло в 1959 году и связано с именем Луиса Лики.
Луис Сеймур Базетт Лики родился в Кении в 1903 году в семье английского миссионера. В детстве он говорил на языке кикуйю, прежде чем выучился английскому; всю жизнь он гордился тем, что в молодости был принят в племя кикуйю.
Когда его послали в Англию, маленький мальчик из африканской саванны не захотел быть таким, как все. Он всегда выделялся. Шумный и своевольный, он был предметом ненависти своих сверстников. Тем не менее ему удалось поступить в Кембридж. Вскоре он был вынужден оставить учение из-за травмы головы, полученной во время игры в регби. Он вернулся в Кембридж через несколько лет и, несмотря на все пробелы в предшествующем образовании, с отличием закончил университет. Луис был ярким молодым человеком с вулканической энергией и огромной способностью к сосредоточению.
Дети миссионеров обычно бедны, а Луис был самым бедным из них. У него не было средств ни в школе, ни в университете, ни после его окончания. В течение многих лет он перебивался пожертвованиями и стипендиями, выпрашивал то, что мог выпросить, читал лекции за мизерную плату, писал случайные книги и статьи. С самого детства он бредил африканской предысторией. Прошлое зажгло в его груди неукротимый жар, который никогда не затухал. Тогда в Кении нельзя было заработать на жизнь занятиями археологией или палеоантропологией. Луис делал все что мог. Однажды он отдал своему портному трость из африканского черного дерева в обмен на одежду. Зная, как анализировать почерк, он подрабатывал экспертизой сомнительных документов; помогал одному человеку, искавшему кости динозавров в Танзании; находил скелеты и керамику в захоронениях в Восточной Африке. Луис собрал огромную коллекцию каменных орудий. Доставив ее в Лондон для каталогизации, он получил субсидию, чтобы вернуться в Африку для сбора новых орудий. Так он и ездил туда и обратно все двадцатые годы. Однажды сэр Артур Смит Вудворд предоставил ему четыреста фунтов для двухлетних полевых исследований. В другой раз ему было поручено написать работу о предыстории Африки. Он представил труд, состоявший из 700 тысяч слов, который оставался неопубликованным в течение 30 лет, так как Луис отказался сократить в нем хотя бы один абзац.
Занимаясь всем этим, испытав много неудач и разочарований — физических, профессиональных и финансовых, — он постепенно застолбил территорию, которая в конце концов принесла ему мировую славу. Он обнаружил местонахождения ископаемых остатков на берегу озера Виктория и в ущелье Олдувай в Танзании. Но при всем этом карьера его чуть было не потерпела крах.
Будучи молодым человеком, он дважды запятнал свою репутацию. Все еще разрываясь между стремлением к научной респектабельности и финансовыми проблемами, он женился на молодой англичанке Фриде Эйверн, которая как-то посетила Восточную Африку. Поначалу она охотно сопровождала его в бесконечных поездках и ничего не имела против жалкой лачуги, переполненной каменными орудиями, костями, африканскими поделками и шкурами животных. Но вскоре такая жизнь перестала ее удовлетворять. Она была счастлива только во время периодических поездок в Англию. Да и здесь она все чаще и чаще оказывалась в одиночестве, пока Луис работал в музее, разбирая горы привезенных им материалов. Этот стиль жизни не способствовал укреплению семьи, и раскол между ними увеличивался, несмотря на рождение двух детей. В конце концов Фрида решила, что с нее достаточно. На свои собственные деньги она купила маленький домик близ Кембриджа и поселилась в нем постоянно.
Луис мог навещать ее, когда хотел, но он все реже и реже пользовался этой возможностью. Он был увлечен грандиозными проектами, а в 1933 году встретил Мэри Николь, молодую студентку-археолога и иллюстратора. Она должна была сделать рисунки каменных орудий для книги, которую он писал. Вскоре после этого они полюбили друг друга. Мэри ездила с ним в следующем году в ущелье Олдувай, а позднее, когда Луис и Фрида формально развелись, вышла за него замуж.
Вся эта история шокировала общественное мнение, она подтверждала представление о сумасбродном характере Луиса. Его отец был англиканским священником, а мать — достойной его супругой. Они были оскорблены поведением сына, так же как и обе сестры Луиса, вышедшие замуж тоже за
