произвел эту операцию вскоре после извлечения находки и сообщил об этом Byдворду. Как отмечал Вудворд, погружение в бихромат не укрепило кости, а только сделало их более темными. Эксперт Byдворд извинял любителя Доусона, который предпринял эти действия по неведению, но с благим намерением.
Марстон, жаждавший опровергнуть тезис о древности пилтдаунского человека, ухватился за эту соломинку. Он тотчас произвел опыт с кусочком ископаемой кости, которую нашел в Пилтдауне. После погружения в бихромат калия сероватая кость приобрела темно-коричневую окраску, как у пилтдаунского черепа. Марстон возобновил атаку. Он заявлял, что традиционные оценки возраста пилтдаунского человека явно ошибочны — это показал и тест с определением фтора; что геология пилтдаунского раскопа представляет собой сплошную путаницу и на нее нельзя положиться; с зубом мастодонта тоже не все ясно; и наконец, любой кусок ископаемой кости будет выглядеть древним, стоит лишь погрузить его в надлежащий раствор…
Но Марстон ничего не добился. Его утверждения о несовместимости черепа и челюсти обернулись даже против него самого, так как тест Оукли показал, что, хотя обе кости и не очень древние, они одинакового возраста. С этим Марстон не мог ничего поделать. Он написал длинную, обстоятельную статью, в которой, опираясь на свои познания в одонтологии, доказывал, что, каков бы ни был возраст черепа и челюсти, они не могут принадлежать одному индивидууму. Череп, писал он, принадлежит современному человеку в возрасте не менее сорока лет, а челюсть — молодой обезьяне с недавно прорезавшимися коренными зубами. Это был его последний залп, после которого наступило молчание.
Однако разумные доводы Марстона не были погребены вместе с его статьей. Они пережили его, посеяв сомнение в душе оксфордского ученого Д. С. Уэйнера, который в 1950 году начал методично анализировать всю историю пилтдаунской находки. Он проследил всю длинную цепь небрежных, поверхностных обследований и порой явно некомпетентных суждений — цепь, которая привела к нелепому предрассудку, что древний человек должен быть похож на существо из Пилтдауна, а не на низколобую обезьяну. Выйти на верную дорогу в то время так и не удалось, и в конечном итоге вся эта эпопея была дискредитирована так же, как и сами ископаемые остатки. Хотя десятки людей, каждый по-своему, занимались пилтдаунской находкой, только Уэйнер, наконец, во всеуслышание заявил, что это знамя на флагштоке британской палеоантропологии, этот алмаз в ее диадеме может оказаться фальшивым.
Страшное слово было сказано, и пилтдаунский человек рухнул с пьедестала. Уэйнер, Оукли и Ле Гро Кларк детально изучили его и обнаружили ужасающий факт: кто-то подпилил жевательные поверхности моляров (больших коренных зубов), сделав их плоскими, чтобы они выглядели как человеческие. В действительности это были обезьяньи моляры с высокими заостренными бугорками. Теперь бугорки отсутствовали, но с помощью микроскопа удалось установить, куда они подевались: на жевательной поверхности видны были предательские следы напильника. Темно-коричневая поверхность зубов и челюсти оказалась результатом окраски, которую, видимо, произвели наспех, стремясь подогнать челюсть под цвет черепа.
Новые, более совершенные методы определения возраста кости показали, что череп не может относиться к верхнему плейстоцену — ему всего лишь около пятисот лет. Челюсть, как выяснилось, принадлежала орангутану и была примерно такого же возраста. Дантист Марстон оказался прав. Он интуитивно почувствовал то, чего не смогли увидеть палеонтологи.
Хотя антропологи в целом были рады отсечь такую сомнительную ветвь, как пилтдаунский предок, от генеалогического древа человека, они испытывали ужасную растерянность. Выводы трех ведущих экспертов, опубликованные в 1953 году Британским музеем, произвели настоящее смятение.
Кто же это сделал? И зачем?
Первой приходит в голову мысль, что это был первооткрыватель пилтдаунского человека, антрополог-дилетант, весельчак Чарлз Доусон. Можно было подозревать и тех, кто присутствовал при раскопке костей: сэра Артура Смита Вудворда и Тейяра де Шардена. Однако все почти сразу исключили из этого списка Вудворда: его научная добросовестность, да и вся научная карьера ставили его выше подозрений. То же самое можно было сказать и о французском священнике, чей долгий и не менее выдающийся путь на поприще теологии и палеонтологии выводил его из списка подозреваемых. Были, правда, и сомневающиеся. Луис Лики, который позднее сменил Брума в роли главного палеоантрополога Африки, был настолько склонен винить Тейяра де Шардена, что в 1971 году даже отказался приехать на симпозиум, организованный в честь французского священника. Но большинство других ученых считали Тейяра непричастным к делу.
Итак, оставался Доусон. Однако некоторые знавшие его люди отзывались о нем как о честном и порядочном человеке. Ученые вспоминали его добрый нрав, энтузиазм, его восхищение Вудвордом, долгую преданность делу, которое не принесло ему ничего, кроме уважения со стороны специалистов. Роналд Миллар в своей книге «Пилтдаунский человек» приводит высказывание члена пилтдаунского гольф-клуба о Доусоне как о «незаметном маленьком человечке, носившем очки и котелок, — определенно не из тех, кто сумел бы ловко смошенничать».
Но вера в честность Доусона рассеялась, когда стало известно, что его археологическая деятельность нередко граничила с обманом. Постепенно тяжесть вины все больше и больше возлагали на его плечи. И он наверняка был бы признан единственным виновником, если бы не возникла масса неразрешимых вопросов. Как у него хватило знаний для подобной мистификации? Где он достал череп пятивековой давности? Как у него хватило терпения в течение нескольких лет подбрасывать обломки черепа? Каким образом он так мастерски ввел в обман Вудворда? Как он догадался отломать кусок челюсти в месте ее причленения к черепу, так что об истинной структуре сустава можно было только догадываться? Как он сообразил подпилить моляры? Откуда он достал челюсть орангутана возрастом 500 лет? Их не так-то легко было найти в Сассексе в 1912 году. Еще труднее представить себе, где он смог раздобыть зуб мастодонта, который подложил в раскоп (согласно результатам проведенного недавно уранового теста, это был зуб из Туниса). И наконец, для чего он все это сделал?
Пока эти вопросы возникали и множились, британская наука корчилась от стыда. Была сделана попытка представить пилтдаунскую историю как триумф научного познания, но газеты отнеслись к этому не очень сочувственно. Одна из них писала: «Антропологи говорят… об упорстве и мастерстве современных ученых. Ничего себе — упорство и мастерство! Потребовалось больше сорока лет, чтобы обнаружить различие между древним ископаемым существом и современным шимпанзе! Обезьяна сделала бы это быстрее».
Роналд Миллар в своей книге «Пилтдаунский человек», вышедшей в 1972 году, подробно описывает всю историю злополучной находки, освещая множество удивительных фактов, которых мы не можем здесь касаться. Его книгу должен прочесть всякий, кто интересуется столь необычной подделкой. В конце автор задается тем же вопросом, который волновал и многих других: кто это сделал и зачем?
В общем-то Миллар по-доброму относится к Доусону. По его мнению, сложность подделки — а осуществить ее было далеко не так просто, как могло бы показаться, — говорит об участии профессионала. Доусон не был человеком этого сорта. Он не мог быть даже сообщником: он слишком почитал Вудворда и не способен был так подло предать его. В конце книги Миллар называет неожиданную кандидатуру — сэра
