понял. Теперь мы можем перейти к тому делу, ради которого вы меня сюда позвали?

— И что ты понял, чачо? — Она буквально лучилась дружелюбием. — Я хочу, чтобы ты сказал это вслух. Пашенька, теперь ты можешь отпустить мальчика.

Это оказалось дико приятно — наконец-то опустить руки выпрямить спину. Так приятно, что я чуть не застонал. Рамона едва взглянула на Веронику — и та резво метнулась к дальней стене. Это оказалось еще приятнее.

— У вас есть отличный способ отравить мне жизнь, если я не соглашусь, — признал я. — Спасибо, что хоть предупредили.

— Мне не нужно мучить тебя, чачо, — улыбнулась Рамона. — Только заставить сделать то, о чем я прошу. Я очень практична, но отнюдь не жестока. Во всяком случае, не всегда жестока.

Ага. Кому-нибудь другому расскажи эту сказку. Если бы не дело, для выполнения которого я требовался ей живым и по возможности здоровым, она бы с удовольствием запытала меня насмерть прямо здесь. Эдакое приятное дополнение к интересной беседе.

— И чего вы хотите? — спросил я.

— Я хочу, чтобы ты поднял кое-кого для меня. Мне говорили, что ты не делаешь зомби, но я знаю много способов убеждения. Признайся, ты ведь уже поднял одного муэрто? — Она улыбнулась, слегка приподняв верхнюю губу — так, чтобы были видны зубы.

Начинай бояться, мальчик, потому что собачка уже теряет терпение.

Это было лишним, потому что я и так боялся. Другое дело, что я не обязан делать то, что мне диктует мой страх.

— Я не поднимал его, — отозвался я.

— Если муэрто ходит и говорит, значит, кто-то поднял его. — Рамона покачала головой. — Не глупи, чачо. Неужели ты думаешь, что в этом городе недостаточно глаз, которые открываются для меня, стоит мне захотеть посмотреть на что-нибудь?

— Я не поднимал его, — повторил я. — Мне оказалось проще надеть мертвое тело, которое ты так любезно подкинула мне, на себя.

— Это Ника придумала, — сказала Рамона. — Надеюсь, ты оценил изящество нашей шутки.

Кажется, она мне не поверила.

Ну и черт с ней.

— Я дам тебе тело одного из нас, — продолжила она. — Ты должен будешь поднять муэрто, чтобы он сказал, где тот, кто убил его. И я дам тебе имя, на которое откликнется мое дитя, где бы теперь оно ни скиталось.

— Здесь я ничего делать не буду, — вежливо, но твердо сказал я. — Это не мой каприз. Мне нужны мои вещи и нормальные условия для работы. Может быть, это ужасно прозвучит, но мне трудно сосредоточиться в логове вампиров.

— Жаль. — Она опустила глаза на мгновение. — Но я понимаю это. Страх — хороший погонщик, но не для всех и не всегда. Я позабочусь о том, чтобы ее нашли и отвезли туда, где ты привык работать.

— Ее?

— Это важно?

— Нет. — Я покачал головой. — Для дела — неважно.

Фактически нет никакой разницы, кого поднимать — женщину или мужчину. Вампир всегда остается вампиром. По сравнению с этим половые признаки вообще ничего не значат. Главное — почаще себе об этом напоминать. Может быть, тогда моя совесть заткнется.

— Как ее зовут? — спросил я.

— Катарина, — сказала Рамона.

«Непорочная». Самое подходящее имя для кровососки. Я не думал, что Рамона соизволит ответить мне, но все-таки спросил:

— Почему я?

— Потому что только ты способен это сделать. — Рамона улыбнулась. — Я очень старая, чачо, это правда. Но я все еще достаточно хорошо вижу. Мертвая кровь входит в живое тело, чтобы владеть им. Тело — ее пища, дом и прислуга. И не имеет значения, насколько силен был тот живой, которого выбрала мертвая кровь. Носитель мертвой крови служит ей с того дня, когда она изменила его. Но у тебя вышло иначе. Ты заставил ее работать, как бесправную невестку, не давая ничего взамен, Мне нравятся особенные люди.

Она так выделила интонацией слово «нравятся», что я вздрогнул. Мне не слишком-то хотелось нравиться тысячелетнему вампиру.

— И поэтому я хочу предложить тебе временный союз, — закончила она.

— Нет, — быстро сказал я. Еще чего не хватало!

— От тебя требуется не так много, чачо. — Она покачала головой. — Дай мне попробовать твою кровь. Только попробовать. У нас есть общий враг, и он так силен, что я не могу добраться до него. Ты можешь найти его, но он убьет тебя, не прилагая к этому особых усилий. Это удивительное совпадение интересов и, может быть, начало большой дружбы.

— Вот этого — не надо, — буркнул я. — Вы знаете, как я отношусь к вампирам.

— Вопрос в том, кто из нас — большее зло. Кто опаснее прямо сейчас. Ты все равно охотишься за ним, — сказала она.

Нежность в ее голосе была, как первые весенние цветы, уже распустившиеся, но еще не сорванные. — Я могла бы помочь тебе. Не отказывайся сразу. Подумай, чачо.

Я подумал.

Потом подумал еще раз, получше.

У каждого человека есть такие знакомые, которых он никогда не попросит о помощи, поскольку цена этой помощи наверняка окажется слишком высокой. Заметьте, я сейчас не имею в виду людей, которые будут всю оставшуюся жизнь напоминать вам о том, как сильно вас выручили. Быть благодарным не так сложно, если больше от вас ничего не требуется.

Мне не хотелось быть обязанным вампиру. Никакому вампиру, если уж на то пошло, но Рамоне Сангре — особенно. Ненавижу, когда меня вынуждают что-то делать. Ненавижу, когда у кого-то есть способ вынудить меня пойти против моих принципов.

На правой чаше весов лежало мое нежелание принять ее помощь и тот факт, что вампиры — зло. А на левой…

Я подумал о том, что почувствую, когда Селиверстов опять мне позвонит, чтобы рассказать о новых трупах.

Не если. Когда.

— Нож у кого-нибудь есть? — хмуро спросил я.

Не дам я ей себя укусить. Еще не хватало, чтобы меня здесь приступом аллергии скрутило.

У них нашелся и нож, и роскошный фужер из богемского стекла. Надо будет домой прикупить что- нибудь в этом роде. Я смотрел, как капли моей крови стекают по его стенке, одна за другой. Сложно оставаться спокойным, когда два десятка вампиров сверлят тебя голодными взглядами, но я очень старался.

Хуже всего, что у меня не было гарантии, что ни один из них не сорвется. Запах крови заставлял их сладко дрожать от предвкушения. Они видели ее, они обоняли ее — и знали, что она им не достанется. Рискованное предприятие.

Но у меня выбора не было. Я не мог позволить Рамоне запустить в меня зубы.

— Скажи мне, Герман, этот парень всегда такой упрямый? — Она улыбалась, как могла бы улыбаться змея, позаботься кто-нибудь о том, чтобы у нее была мимика.

— Это у него называется «пойти на компромисс», мама. — Вампир, уговоривший меня нанести этот визит, благоговейно поддерживал ее под локоть. Он вел себя как почтительный сын. Вот только в глазах у него не было ни капли той гремучей смеси страха и любви, которая заполняла всех остальных кровососов, как горшки.

— Компромисс? — протянула она. — Не думаю. Он делает то, что считает нужным, и не больше. Плохая привычка.