над персидским флотом, тем поразительнее кажется то, что афиняне выслали сначала к Темпейскому ущелью большое сухопутное войско, да еще под предводительством Фемистокла, который из всех греков наиболее правильно сумел оценить стратегическое положение.
Возможным кажется следующее объяснение. Когда греки шли к Темпейскому ущелью, то не только беотяне, но и фессалийцы были на их стороне, причем те и другие, в особенности же фессалийцы, располагали прекрасной конницей. Следовательно, Фемистокл, может быть, имел в виду не запирать Темпейский проход, - что являлось совершенно безнадежным, так как персы имели возможность обойти его не только по суше, но и с моря, - ас фессалийской конницей дать сражение выходящим из ущелья персам. Этот замысел оказался невыполненным главным образом потому, что на фессалийцев трудно было положиться, а остальные греки явились с недостаточными силами; только тогда Фемистокл повел афинян по другой линии - померяться сперва с персидским флотом - и к Фермопилам уже вовсе не послал войска.
Таким образом, Фермопилы представляли заранее потерянную позицию (надежда могла быть только одна, а именно, что персы сперва проиграют сражение на море и вынуждены будут отступить), и на Леонида была возложена задача с честью умереть в пример всем эллинам.
2. У Диодора (XI, 4) приводится (по Эфору) не получивший до сей поры никакого доверия рассказ, который, однако, исходя из всего вышеизложенного, очень похож на истину. По этому рассказу Леонид хотел взять из Лакедемона лишь 1 000 чел.; когда же эфоры предложили ему больше, он ответил, что для закрытия ущелья не хватит и тех, но что в действительности ему предстоит не запереть ущелье, а вести спартиатов на смерть. Если он пойдет туда со всем народом, то Лакедемон погибнет. Возможно, что число 1000 является в рассказе произвольным, так же как и предложение эфоров дать царю большее войско. Они, вероятно, понимали положение не хуже Леонида. Но для нас существенно то, что здесь в популярной форме сохранилась фактически правильная стратегическая идея. Также и относительно Марафона мы нашли у Эфора предание, правильно оценивавшее военную обстановку.
3. По Геродоту, Леонид удержал при себе также и 700 предложивших себя для этой цели феспийцев, а также фиванцев. Фиванцы передались персам, феспийцы же пали вместе со спартиатами.
Если самопожертвование спартиатов, составлявших военное сословие, кажется незабываемым героическим подвигом, то добровольное участие в нем гражданского ополчения небольшого городка как будто превосходит все человеческие возможности. Факт, что целый город был населен подобными героями, - Феспии не могли иметь больше 700 гоплитов, - совершенно неправдоподобен, и мы не можем принять его на веру по свидетельству одного лишь легендарного предания. Логически рассуждая, это можно объяснить так: персы нагнали феспийцев при их отступлении и, ввиду их сопротивления, перебили их; фиванцы же предпочли сдаться.
4. Против моего взгляда на подвиг Леонида Бузольт (стр. 686, примеч.) возражает, что Леонид, если он хотел прикрыть отступление остального войска, мог во всяком случае и сам отступать до тех пор, пока персидская обходная колонна не очутилась бы снова перед его фронтом; ведь и дальше нашлись бы узкие места, где удобно было бы обороняться. Это возражение совершенно не выдерживает критики. У персов была, конечно, хорошо поставлена дозорная служба, и они немедленно начали бы натиск, как только заметили бы отход неприятеля из ущелья. В результате греки сперва понесли бы большие потери от стрел преследователя, а затем в ближайшем месте были бы снова обойдены. Может быть, незначительной горсточке спартиатов и удалось бы в конце концов спастись, но вся моральная ценность борьбы была бы утрачена. Две стоявшие перед спартанцами задачи связаны между собой безраздельно: самопожертвование ради его моральной ценности и чисто военная цель.
5. (2-е изд.). Я не внес существенных изменений в мое изложение фермопильских событий, как оно дано в 1-м издании, хотя в своем превосходном топографическом исследовании (The great Persian war and its preliminaries; a study of the evidence, literary and topographical, London 1901) Грэнди (Grundy) оспаривает возможность пройти через горы поблизости от Фермопил и, в частности, отрицает существование в древности дороги из Трахиды на Дориду. Но если и не было дороги, то была тропинка, как говорит Мунро (Munro, The journal of Hellenic studies, т. 22, стр. 314, 1902 г.), настолько вообще исправивший и ограничивший выводы Грэнди, что в принципе мое толкование остается в силе.
Какой тропинкой фактически воспользовались персы для обхода, является чисто топографической проблемой, которую нам нет необходимости рассматривать.
Глава VII. СРАЖЕНИЕ У АРТЕМИЗИЯ.
Одновременно с боями при Фермопилах оба флота сражались три дня подряд у мыса Артемизия50. Позднейшее предание рассматривает дело при Артемизии как победу. По Геродоту, силы были приблизительно равны, но греки, вследствие повреждения большого числа кораблей, решили отступить и уже начали отход, когда вдобавок пришло известие о постигшей Леонида катастрофе.
На первый взгляд этот рассказ следует как будто рассматривать как признание в поражении; ведь отступление флота от северной оконечности Эвбеи означало сдачу Фермопил, а сдать Фермопилы означало очистить всю Среднюю Грецию и Аттику. Народ мог думать, как рассказывает Геродот, что отступление дойдет лишь до Эврипа и что сухопутное греческое войско где-нибудь дальше к югу еще раз выйдет против Ксеркса. Но военачальники, конечно, знали, что если уж не удалось удержаться у Фермопил, то дальше к югу не было такой позиции, которую персы не могли бы обойти, а, следовательно, спартанцы могли снова приступить к обороне страны лишь у Истма. Грекам, а в особенности афинянам, нелегко далось решение отступить от Артемизия; их страна и город тем самым предавались гибели. Только безусловная необходимость, т.е. поражение, могла, казалось, привести к такому решению.
С другой стороны, представляется странным, почему персы дали греческому флоту отступить, не преследуя его.
Персидские адмиралы знали, что сухопутное войско Ксеркса сражается за горный проход; они знали, какую они стяжали бы великую славу, если бы прогнали греческие корабли и тем самым создали бы возможность обойти Фермопилы морским путем. Тем не менее после трехдневного боя они на четвертый уже не вышли в бой и лишь при известии об отходе греков снялись со своей якорной стоянки у входа в Пагасейский залив. После полной победы персы, конечно, не были бы так сдержанны.
Итак, очевидно, что греки в этом трехдневном бою держались совсем не плохо. Не ошибочно ли сообщение, что они решили отступить еще до получения известия из Фермопил. Во всяком случае связь между событиями становится много понятнее, если принять, что только это известие дало перевес тем голосам, которые, может быть, и раньше высказывались за отступление (так понимал еще Плутарх), и окончательно решило вопрос.
Как бы то ни было, можно сказать с уверенностью, что греческий флот в открытом море показал себя вполне достойным соперником персидского, который не смог его одолеть в трехдневном бою.
Отсюда мы должны заключить, что оба флота были приблизительно равны. Когда греки утверждают, что персы втрое превосходили их численностью и все же не смогли победить, а объясняют это внутреннее противоречие беспорядком, внесенным в персидский флот чрезмерной величиной и количеством их кораблей, то это явный вымысел. Основу персидских морских сил составляли финикияне и ионийские греки; те и другие - превосходные моряки, умевшие управлять ими же построенными кораблями. Весь экипаж состоял, по-видимому, сплошь из профессиональных моряков, тогда как греческие корабли обслуживались отчасти, правда, также превосходными моряками, отчасти же неопытными в морском деле гражданами. Сам Геродот неоднократно упоминает о техническом превосходстве противника (VII, 179; VIII, 10) и заставляет Фемистокла совершенно ясно сказать (VIII, 60), что греческие корабли более неповоротливы (fiapvTspaQ. Факты позднейшей военно-морской истории, как например превосходство афинян над спартанцами в Пелопоннесской войне, учат тому, как важна для флота профессиональная опытность экипажа. Однако в 480 г. экипаж афинского флота состоял главным образом из аттических крестьян, угольщиков и ремесленников, получивших лишь самое необходимое обучение51 во флоте, созданном всего лишь за два года перед тем.
