Элвис интуитивно сознавал это и не пытался подстроиться под мужественный образ, тиражируемый американской поп-культурой. Намеренно отдаляясь от канонов, в которые он не вписывался, он делал все, чтобы отмежеваться от мужского стереотипа послевоенной эпохи: квадратная челюсть, короткая стрижка, джинсы и облегающая футболка. У него были даже претензии на оригинальность, и он сочинял себе ни на что не похожий образ, совсем иную внешность. Его эксцентричная манера одеваться была в его глазах броским способом отдалиться от образца, который он отвергал, потому что ему нравились яркие цвета, в особенности розовый с голубовато-серым отливом. Словно этого различия было недостаточно, он намеренно разделял свои костюмы, чтобы сильнее выделяться: в один день надевал черные брюки с розовым пиджаком, в другой день — наоборот.

Прическа была еще более действенным способом подчеркнуть свою непохожесть. Во времена, когда образцом считалась армейская стрижка «под полубокс», одно лишь то, что он отрастил волосы на затылке и зачесал их наверх, слепив этакий «банан» с помощью геля, было практически объявлением войны. Забота Элвиса о своих волосах была сродни наваждению, он никогда не расставался с расческой, поминутно доставал ее из кармана, чтобы подправить свой замысловатый кок. Это не облегчало его отношений с внешним миром. Помимо неодобрения взрослых, большинство одноклассников забрасывали его более- менее невинными шутками. Переживая из-за своей фигуры, Элвис с большим трудом добился зачисления в школьную команду «Тигры» по американскому футболу, но, отказавшись придать себе обычную спортивную внешность, вызвал недоверие и даже враждебность к себе со стороны товарищей по команде, которые регулярно зажимали его в раздевалке, грозя остричь его шевелюру. Несмотря на покровительство Рыжего Уэста, тренер в конце концов исключил его из команды именно за отказ постричься.

Тем, кто задавал вопросы по поводу его странного вида и бакенбард, которые он пытался отращивать, он говорил, что хочет быть похожим на дальнобойщиков с большими руками, которые разъезжают по американским хайвэям, однако не они служили ему образцом. На Юге, где строго соблюдалась расовая сегрегация, и в то время, когда достаточно было дать афроамериканцу более-менее значительную роль в кинофильме, чтобы власти Мемфиса его запретили, Элвис не мог открыто признаться, что это влияние негритянского гетто, если точнее — Бил-стрит, где процветали сутенеры и прочие жулики в костюмах «зут» всех цветов радуги: мешковатые брюки, длинные пиджаки с широкими плечами и огромными отворотами. Там же, на Бил-стрит, он с интересом приглядывался к модной у негров прическе, которую ввел в моду Кэб Кэллоуэй: он распрямлял свои курчавые волосы едким натром, делая укладку, вариантом которой был «банан» Элвиса.

Сложные прически и яркая манера одеваться вызвали интерес Элвиса еще в Шейк Рэг — негритянском квартале Тьюпело, где он прожил несколько месяцев. Переезд в Мемфис только усилил эту склонность, подпитываемую буйством красок и звуков в негритянском квартале. В доме 126 по Бил-стрит была лавка братьев Лански, перед витринами которой он подолгу простаивал, с вожделением разглядывая муаровые плащи ярко-оранжевого или блестяще-голубого цвета, желтые канареечные рубашки и лиловые галстуки, двухцветные штиблеты, костюмы, смешивающие бежевый и коричневый. Именно там одевались «звезды» негритянской общины, и Элвис мечтал однажды стать похожим на них.

Это удивительное и непреодолимое влечение к культуре меньшинства, вытесненного на обочину существующей системой, объясняется его растущим интересом к афроамериканским ритмам — прямым следствием его увлечения музыкой. В магазине грампластинок «Чарлиз Блюз Шоп» на Мейн-стрит он часами слушал новинки с неподдельным любопытством, одинаково интересуясь и эстрадными певцами типа Бинга Кросби и Перри Комо, и оперным певцом Марио Ланца, который прогремел в начале 1951 года песней «Будь моей любимой» из фильма «Тост Нового Орлеана».