зачеркнут для меня, но я не могла как историк откинуть реалии Октябрьской революции как великого события в истории. Там, где революция, думала я, там неизбежны и кровь и насилие, люди, попавшие в эти жернова, неизменно оказываются ее жертвами, даже если сами начинали ее. Моя судьба сплелась с революцией, стала неотделимой от нее, и какая-то часть моей души и ума принадлежит ей. В эпоху «застоя» жить было легче, но отвратительнее. Запах тленья витал над нами, революция кончилась, испускала последний дух, хотя все еще называлась революцией. Жизнь текла обыденно и скучно, нарастало ощущение приближающейся катастрофы. Но и тогда я не искала утешения в диссидентстве, не помышляла об отъезде из СССР, когда началось это новое движение. Мне и помыслить было невозможно оставить Родину, страну, с которой пусть горько сплетена вся моя жизнь.

И что же теперь? Печальный свет сегодняшнего дня безжалостно освещает все углы прошлого, пустоту идеалов, за которые отдавались жизнь и честь, тупиковость семидесятилетнего пути и, следовательно, также и моей жизни. Сброшены с пьедесталов не только Сталин и сталинисты, которых я давно повергла в прах в своей душе, но и Ленин, и Маркс, под сомнение поставлена та историческая теория, на основе которой я писала свои работы. Ужели моя жизнь прожита зря: не то писала, не тому учила, не так, как нужно, понимала прошлое?

Все протестует во мне против такого ответа. Перебирая свою долгую жизнь, я ощущаю, что не все в ней было так однозначно, сервильно, нечестно. Ведь были в ней прекрасные минуты, озаренные истинным вдохновением, радостью дружбы и любви. Встречаясь со своими университетскими друзьями — в последний раз мы виделись в 1989 году на пятидесятом юбилее нашего выпуска — я вспоминала вместе с ними дни нашей юности, прошедшей под мрачной звездой сталинского террора, и все же светлые, молодые, радостные для нас. Как высвечиваются на этом черном, грозовом фоне светлая дружба, товарищеская спайка, стремление защитить попавших в беду, молчаливое взаимопонимание перед ней, а вместе с тем веселые вечера, туристические походы, песни у костра, вера и надежда на лучшее. Ведь это все тоже было! И сегодня, через пятьдесят лет, именно это собирает нас всех снова вместе на грустной и радостной встрече.

Разве все, написанное мною, было так плохо? Конечно, как и всем, приходилось огораживать свои мысли цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, чтобы показать свою правоту. Но разве я не сидела долгими днями над источниками, разве не вгрызалась в жизнь далекой Англии XIII–XIV веков, чтобы понять ее, понять действия и помыслы людей той поры, обнаружить законы, управлявшие ими? Разве я не показала в своих работах объективный смысл происходивших между ними конфликтов, историческое значение их последующих результатов? В пору экономико-детерминистского понимания марксистской исторической теории я одной из первых в нашей науке занялась историей государства, политической историей, насытив их новым социальным содержанием. В пору диктаторского режима показала прогрессивность возникновения английского парламента — этой праматери современных парламентов. В годы, когда все историки-немарксисты обличались как пособники буржуазии, я читала курс, а потом на его основе издала учебник по историографии средних веков, в котором с максимально возможной тогда объективностью показала развитие исторической мысли в Европе XIX–XX веков, критикуя отдельных ее представителей, но в то же время отдавая должное вкладу каждого из них.

Разве я не вырастила целую плеяду хороших ученых, которые сегодня свободно и непредвзято могут развивать и двигать вперед нашу науку, корректируя и марксистское понимание истории? Что же касается последнего, то не могу принять обвинения в догматическом его использовании. Я и сегодня считаю себя историком-марксистом и не стыжусь этого. Конечно, много в марксистском понимании истории устарело, особенно же в его догматическом истолковании, которое господствовало в нашей науке, оболваненной примитивом «Краткого курса». Все это требует коррективов, переосмысления, но смешно на этом основании отрицать вклад марксистского понимания истории в историческую науку, признаваемый во всем мире. Конечно, оно являет собой лишь один взгляд, возможны и другие.

Но мне этот взгляд представляется наиболее адекватным целям познания исторической действительности, наиболее удачной «рабочей гипотезой» для серьезного историка, которая дает возможность объяснить объективную сторону исторического процесса и его субъективное понимание современниками и последующими поколениями, соединить познание индивидуального и конкретного с выявлением исторических обобщений и закономерностей исторического развития. Разве я не выступала на международных встречах с докладами, которые вызывали интерес не только наших, но и западных историков, с которыми мое общение осуществлялось на равных.

Все это прошло, как проходит все на свете. Наше поколение ушло или уходит и, конечно, новые мысли, новые идеи стучатся в дверь, как это и положено в исторической и другой науке, приходит новое поколение, в пылу борьбы готовое отвергнуть то, чему поклонялось старое. Сейчас оно усилено у нас тем отвращением к марксизму, возникшем в нашей стране вследствие бессмысленного и начетнического его насаждения в школе и вузах. Всем обрыдли его формулировки и жесткие догмы, в которые не укладывается жизнь. Неудачный семидесятилетний вариант социализма, завел нас в экономический тупик, и привел к краху нашей идеологии. Пройдут года и десятилетия, осядет пыль развалин, которые мы сейчас самозабвенно бьем кувалдой, чтобы снова рушить «все до основания», и перед нашими потомками встанет из руин все величие нашей трагической эпохи с ее роковыми заблуждениями, как веха на пути движения мира вперед. Только тогда сможет быть оценено значение этого эксперимента и его жертв, принесенных в очередной раз нашей несчастной страной на алтарь мирового прогресса, став грозным предупреждением властителям капиталистической Европы о том, что неизбежно грозило ей. Мы снова взяли на себя издержки этого прогресса, бросили в его пасть миллионы жизней, чтобы предотвратить хаос или «новый» гитлеровский порядок. Не так ли из пепла и крови, оскорблений и поношений, которые обрушивались на нее в начале XIX века, возродилась поруганная и растоптанная Великая Французская революция, чтобы через двести лет ее отмечали как великое историческое событие во всем мире. И так же, как ее неумирающий лозунг «свобода, равенство и братство», возродятся и будут поняты ныне отвергаемые и оплевываемые мысли Маркса о законах истории. Разве наш горестный путь не подтверждает их действие и сегодня. Мы совершили страшный зигзаг в сторону бесчеловечности, забвения гуманных, общечеловеческих законов. Мы отравили сознание миллионов людей несбыточной верой в недостижимый идеал. Мы принесли настоящее в жертву будущему, которое так и не состоялось, доказав неосуществимость нашего эксперимента. Но люди жаждут мифов, должны жить надеждой на прекрасное будущее, и наш миф войдет в те несметные сокровища, которые человечество накопило в своей истории. Разве не мечтали всегда его лучшие представители о счастливом мире, без угнетения, голода, несправедливостей, исполненного разума и радостей. И наша жертва принесена во имя этого прекрасного мира, хотя в поисках его мы сбились с дороги.

Моя жизнь идет к концу. Она разбита и избита, была в общем горькой и тяжелой, наполненной страхами, болями и травмами. Хотела я того или не хотела, но тоже принесла ее на алтарь этого мифа. Однако с точки зрения общих путей истории людей, может быть, она имела свой смысл, свою цель, послужила чему-то важному, общему, если не в нашей несчастной стране, то в мире в целом.

А пока я стою среди развалин этого «прекрасного, прекрасного мира» одна перед приближающейся смертью, с ощущением внутренней тревоги и неуверенности. Все в нашем обществе шатко и зыбко, в любую минуту оно может снова сорваться в пропасть гражданской войны или новой, совсем уже бессмысленной революции во имя того, что отвергнуто жизнью. Стою на краю вырытого «котлована», каясь, а вместе с тем прощаясь со страшным прошлым и лелея туманную надежду на далекое, может быть, счастливое будущее для моей истерзанной, но все же прекрасной страны. Жизнь кончается, и я, наверное, не узнаю, какой итог подведет история нашему кровавому XX веку. Мне осталось лишь пожелать тем, кто увидит следующее столетие, более счастливого и достойного будущего.