— Ты что, цветочки забыла полить?

— Ключ возьмешь у консьержки. Постарайся убедить ее, что тебе необходимо проникнуть в мою квартиру. Она та еще штучка. Покажешь удостоверение. Короче, придумаешь что-нибудь.

— Ну хорошо. И что я должен сделать в квартире?

— У меня на столе лежат распечатки фотографий с номерными знаками автомобиля. Как только ты их найдешь, немедленно позвони мне.

— Никаких проблем. Как там в Биаррице?

Анаис подняла глаза. Черные фигуры жандармов почти скрылись за пеленой дождя. Железнодорожные пути блестели от воды. Из облаков влажного тумана еле виднелись силуэты сосен и кусты можжевельника.

— В Биаррице мокро. Жду твоего звонка.

— Шевели задницей! Фургон пришел.

Януш с мучительным трудом поднялся. Весь он превратился в клубок ломоты и боли. Его стратегический план, основанный на визуальном наблюдении, к вечеру обернулся полным фиаско. До самой темноты они с Бернаром таскались по мостовым, чтобы в конце концов вернуться в исходный пункт — под своды клуба «Перно» напротив Старого порта. Януш к этой минуте мечтал об одном: найти что- нибудь теплое и более или менее мягкое, на что можно плюхнуться и отдохнуть.

Ровно в семь вечера Бернар извлек из кармана телефонную карту и по номеру 115 позвонил в отдел социальной помощи неимущим. Каждый вечер город объезжало несколько специальных машин, собиравших бездомных и отвозивших их в ночлежки. Те из бомжей, кто до наступления темноты ухитрялся сохранить ясность ума, звонили заранее, пока на землю не обрушился ночной холод. Остальных подбирали патрули, отлично знавшие места сборищ попрошаек. Зимой на улицах Марселя не ночевал практически ни один нищий.

Из «ситроена-джампи» вышли сотрудники и принялись затаскивать в него тех, кто уже не держался на ногах. Многие из них вырывались, не желая садиться в грузовичок.

— Я выбираю улицу! — испитым голосом блеял один.

Второй вяло, как будто все тело его состояло из губки, отбивался:

— Отвяжитесь! Не хочу в ваш концлагерь!

— Концлагерь? — удивился Януш.

— Загон, — пояснил Бернар, собирая свое имущество. — Да ты не дрейфь! Для нас с тобой это то, что надо!

Отупевший от холода и усталости, Януш понимал одно: он приближается к своей цели. Распахнулись задние дверцы фургона.

— Привет, Бернар! — крикнул из-за разделявшей салон и кабину плексигласовой перегородки водитель.

Бернар в ответ засмеялся своим шакальим смехом, зашвырнул внутрь фургона грязные сумки и поднялся сам. Януш последовал за ним. От вони у него перехватило дыхание. В тесном пространстве грузовичка смердело грязью, дерьмом, мочой и тухлятиной. Он зажал нос и в темноте двинулся вперед, натыкаясь на чьи-то колени и локти, спотыкаясь о брошенные на пол тюки. Наконец он нашел свободное место. Бернар исчез.

Хлопнули дверцы. «Джампи» покатил по дороге. Глаза Януша немного привыкли к темноте, и он смог разглядеть своих попутчиков. Их здесь собралось с дюжину, они сидели на скамьях друг против друга. Те же жуткие рожи, те же злобные взгляды, те же черные от грязи руки, которые он наблюдал в течение всего дня, но… Двор чудес под открытым небом — это одно, в замкнутом пространстве — совсем другое. В полумраке, разрываемом светом уличных фонарей, похожие на оживших горгулий существа казались сказочными монстрами, обретшими реальность.

Наголо бритый мужчина с ввалившимися щеками смотрел перед собой остановившимся взглядом. Сидевший рядом с ним спал каменным сном, обняв голову руками. Лица остальных терялись в полутьме. Они не шевелились, полностью отдавшись охватившей всех апатии. Какой-то парень стоял на коленках, хватаясь за скамью и безуспешно пытаясь подняться; каждая его неуклюжая попытка сопровождалась яростным фырканьем.

В стекло застучал социальный работник, устроившийся в кабине рядом с шофером:

— Эй ты! А ну сядь немедленно!

«Спортсмен», пошатываясь, поднялся и рухнул на свободное сиденье. Теперь встал его сосед. Он был черен, словно обуглился от грязи. Запаха Януш не чувствовал — он давно дышал ртом, стараясь не думать о проникавших в организм через горло ядовитых миазмах. Мужчина подошел к запертым дверям, расставил ноги и принялся мочиться, метя струей в щель между створками. На ближайших его соседей полетели брызги, но никто из них даже не пошевелился.

Дверцы были закрыты плотно, и лужа мочи потекла назад, под ноги сидящим. Социальный работник забарабанил в стекло с новой силой:

— Эй, а ну прекрати! Ты что, правила забыл?

Мужчина не реагировал на его призывы, как ни в чем не бывало продолжая облегчаться. Януш приподнял ноги над полом.

— Ах ты говнюк! Ты что, хочешь, чтобы я тебя высадил?

Наконец бомж иссяк, прошлепал назад по натекшей луже и, валясь то на одних, то на других, добрался до своего места. С каждым километром шум в фургоне становился все громче. Слышались тягучие, пронзительные, злобные голоса, бормотавшие бессвязные, искаженные слова — обрывки бессмысленного, не пригодного ни для чего языка.

Какая-то женщина твердила как заведенная:

— Меня зовут не Одиль. Меня зовут не Одиль. Если бы меня звали Одиль, я бы тут с вами не сидела…

Мужчина, шамкая беззубым ртом, с придыханием повторял:

— Мне надо к стоматологу. А потом я поеду к своим детишкам…

Прочие пели, если только производимую ими невообразимую какофонию звуков можно было назвать пением. Особенно надрывался один, исполнявший шлягер восьмидесятых «Полночные демоны».

— Ну, как тебе обстановочка?

Оказывается, Бернар сидел рядом с ним — в шоке от происходящего, он его даже не заметил.

— Здесь еще ничего… Вот в Загоне…

Фургон по пути несколько раз останавливался. Януш выглядывал наружу. Работники социальной службы подбирали все новых бомжей. Их коллеги подталкивали к другому грузовичку женщин без возраста, одетых в мини-юбки и пуховики.

— Шлюхи… — просветил его Бернар. — Их в Жан-Панье везут…

Очевидно, еще одна ночлежка. В фургон поднялось несколько новых пассажиров. Стало тесновато. Любитель вокала по-прежнему орал песню, не сознавая, сколько в ее словах горькой иронии:

В противоположном от кабины конце фургона только что устроилось трое молчаливых мужчин. Они не были ни пьяны, ни грязны, напротив, озирали остальных острыми проницательными взглядами. В этих взглядах не было ни намека на дружелюбие. Все трое казались гораздо более опасными, чем прочая публика.

— Румыны… — шепотом пояснил Бернар.

Януш вспомнил. В клинике Пьера Жане иногда появлялись румыны. Бандиты-рецидивисты из