немало денег и энергии ушло на бесплодные попытки, а все же дело не продвинулось. В чем же здесь тайна?»

И честный ответ:

«Исчезли горцы, но вместе с ними исчезло их знание местных условий, их опытность, та народная мудрость, которая у беднейших народов составляет лучшее сокровище и которой не должен брезговать даже самый культурный европеец. Горцы прекрасно умели возделывать всякого рода орехи, хурму, яблоки, груши, винную ягоду и, несмотря на закон, угощали европейцев прекрасным вином. На юго-востоке занимались они хлопком, особый вид лебеды служил им для добывания селитры, а душистый мед тысячами пудов шел за границу. Их защитные насаждения вдоль рек, живые изгороди, лесные опушки кругом полей, древесные группы для затенения, воздушные силосы из листьев и ветвей – все вызывает одобрение агрономов. Веками выработанная система гигиенического режима для предупреждения от лихорадки, особый выбор мест для жилища, пользование водой, распределение работ по времени дня и по времени года в зависимости от вертикального профиля местности – все возбуждает удивление среди гигиенистов. Их плуги и рала, их выносливые горские семена были замечательно приспособлены к местным условиям. Скотоводство велось в огромных размерах, и из молочных продуктов приготовлялся хороший и прочный сыр… Они ежегодно били до 500 000 баранов и продавали до 200 000 бурок. Масса тисового, пальмового и строевого леса грузилась на иностранные корабли. Еще в последней трети прошлого столетия (XVIII век. – Я. Г .)… общий вывоз товаров из Черкесии простирался, по тогдашним деньгам (считая один только таманский рынок и Каплу), до двух миллионов рублей. Из этого количества на долю одного восточного побережья приходилось около миллиона по нынешнему курсу».

Итоговый вывод Клинген вписал курсивом:

« Удалив из страны черкесов в силу общих государственных соображений, мы взяли на себя тяжелый нравственный долг удовлетворить цивилизацию за утраченные силы и за погибшую культуру, которая копилась 3000 лет, а погибла в 30 лет под напором чудовищно-творческой силы природы, уже не сдерживаемой опытной и сильной рукой аборигена… Бессильны здесь огонь и меч, и не спасут никакие беспочвенные проекты, потому что погибли навсегда старые традиции и почти без следа исчезла старая культура» [143] .

«Погибшая культура…». «Исчезла старая культура…»

Честный русский ученый нигде ни словом не говорит о «дикости» аборигенов, об этом любимом аргументе новых конквистадоров. Да и не только их. Демократ Добролюбов, сочувствуя горцам, писал, тем не менее, о необходимости «внушить диким племенам истинные начала образованности и гражданского быта». За несколько десятилетий до Добролюбова железный республиканец и несгибаемый государственник Пестель аргументировал поголовное изгнание горцев с Кавказа и заселение его русскими крестьянами тем, что «полудикие народы» не могут рационально распоряжаться благами природы.

Таков был уровень осведомленности и неспособность понять ценность другой культуры .

Сведения о цветущем состоянии края приходят в некоторое противоречие со свидетельствами русских военных. Так, например, адмирал Серебряков, игравший одну из ведущих ролей в войне на Черноморском побережье и в прилегающих горах, назвал черкесов «стадом нищих дикарей». (Правда, через некоторое время он изменил свое мнение.)

Это объяснялось двумя причинами. Во- первых, особым шиком среди горских удальцов, в том числе и имевших высокий социальный статус, было ношение драных черкесок при дорогом оружии. На русских офицеров, недостаточно знакомых с горским бытом и психологией, это производило странное впечатление. Во-вторых, и это главное, черкесы действительно постепенно нищали в результате карательных действий войск Кавказского корпуса. Это была сознательная стратегия, направленная на уничтожение посевов, угон скота, разрушение аулов, что приводило к массовому голоду и хозяйственному разорению.

Тут стоит повторить уже известный нам фрагмент из наставления генерала Вельяминова полковнику Хан-Гирею, направленному, как мы помним, Николаем I уговорить черкесов подчиниться требованиям Петербурга:

«Натухайцы, шапсуги и абадзехи до сих пор упорствуют в непокорности. Самая большая половина натухайцев и значительная часть шапсугов потерпели большие разорения в последние три года. Многие остались на прежних местах жительства, и как дома их сожжены, то живут в скудных шалашах. Другие переселились к абадзехам, к шапсугам, обитающим между Абином и Афипсом, и к народам, живущим вдоль берега Черного моря между Геленджиком и Гагрою. Натухайцы, потерпев в прошедшую осень большую потерю в сене, как оттого, что сами зажгли его (чтобы не досталось русским. – Я. Г. ), и оттого, что весьма много взято нашими войсками, продавали в течение зимы рогатый скот и баранов за бесценок» [144] .

Разумеется, цивилизация «Кавказской Атлантиды» не исчерпывалась процветанием сельского хозяйства во всех его видах, включая коневодство – черкесские кони чрезвычайно ценились, в частности, русскими офицерами.

В Черкесии были развиты изощренные ремесла – главным образом изготовление оружия высочайшего качества. Недаром Ермолов начал перевооружение войск Кавказского корпуса, заменяя традиционные сабли на горские шашки. В Черкесии до середины XIX века производились металлические доспехи для конных воинов, высоко ценимые далеко за пределами Кавказа.

Надо помнить о «военном отходничестве» черкесов. Военная культура Черкесии находилась на весьма высоком уровне, и наемники-черкесы играли значительную роль как в войнах между государствами Востока, так и во внутренних междоусобицах. Но военная и политическая история черкесов за пределами Черкесии – особый обширный сюжет, разворачивать который в данном сочинении нет возможности. Он подробно рассмотрен в фундаментальной «Истории Черкесии в Средние века и новое время», написанной уже названным Самиром Хотко и выпущенной издательством Санкт-Петербургского университета в 2001 году.

Надо помнить и о горском фольклоре, и о своеобразной религиозной жизни.

При всем том не надо представлять себе Черкесию земным раем, население которого равно благоденствовало. То, что сегодня называется социальным расслоением, было присуще и Черкесии. Описывая быт «простых черкесов», очевидно, имея в виду зависимых крестьян, русский офицер Федор Федорович Торнау, проведший более двух лет в плену у черкесов и соответственно имевший возможность подробно изучить их быт, вспоминал:

«Дома без деревянных полов, недостаток белья, отсутствие теплых бань, существующих в изобилии у других восточных народов, и скудная нездоровая пища порождают между простыми черкесами неслыханную нечистоту и самые отвратительные накожные болезни…» [145]

Для того чтобы понимать судьбу Черкесии, надо, помимо всего прочего, представлять себе, как воспринимали горцев русские военные.

Генерал Григорий Иванович Филипсон, который впоследствии, как мы увидим, пытался предотвратить гибель «Кавказской Атлантиды», прослуживший на Кавказе много лет и хорошо его знавший, писал в своих мемуарах:

«Воровство и разбой, как в древней Спарте, были у черкесов в чести; позорно было только быть пойманным в воровстве» [146] .

Под воровством здесь, естественно, подразумеваются не кражи в аулах, а набеги в поисках добычи. Сопоставление со Спартой придает этой характеристике особый оттенок. Филипсон понимает особость мировидения другого народа, другой цивилизации, других нравственных мотивов. Мотив «хищничества» проходит через все воспоминания старых кавказцев. Один из таких кавказских ветеранов, прослуживший на Кавказе четверть века и специально изучавший происхождение, быт и нравы горцев, генерал Милентий Яковлевич Ольшевский, писал, в частности:

«Чтобы оградить наши южные пределы, а в частности, Новороссию от хищнических набегов черкес, переводится на Кубань в 1792 году принесшее покорность Запорожское казачье войско… Цель наших действий со стороны Кубани заключалась сколько в охранении наших пределов от хищнических вторжений закубанцев, столько и в наказании их за такие хищничества» [147] .

Нравится нам это или не нравится – «набеговая система» была реальностью. Корни ее уходили глубоко в традиционный быт и психологию горского воина. Набег был важным элементом той картины мира, которая представлялась горцу справедливой и органичной. Целью набега была отнюдь не только добыча – это был способ самореализации, испытание мужских качеств – храбрости, ловкости, хитрости. Известно, что юноша, не проявивший себя в набеге, отнюдь не был желанным женихом.

У меня в столе лежат несколько сотен рапортов офицеров Кавказской линии начала XIX века о горских набегах. Это было еще до того, как началось интенсивное завоевание.

Разумеется, взаимоотношения с разными черкесскими племенами определялись конкретными обстоятельствами. Ольшевский писал:

«По Куржупсу и Пшехе, притокам Белой, Пшишу и Псекупсу, впадающим в Кубань, находились многочисленные и богатые поселения абадзехов – народа, с которым мы начали вступать в более частые столкновения только с пятидесятых годов. До того же времени, если и известны были нам, то только окраины абадзехской земли, изредка посещаемые нашими войсками. Сами же абадзехи не боялись нас, потому что, кроме труднодоступной местности, были защищены со стороны Лабинской линии храбрыми бесленеями, махошами, темиргоями и егерукаями, а со стороны Черномории бжедухами и гатюгаями или