атмосфера была в его додзё в то время.

Ояма был не только очень смелым человеком. Он был очень внимателен и дружелюбен по отношению к ученикам, и еще он очень хорошо умел говорить, и его рассказы производили на нас большое впечатление. Эти рассказы я помню до сих пор.

По окончании тренировок он напоминал нам: «Холодную воду пить нельзя. Если хотите чего-то попить, пейте молоко. И масла побольше намазывайте на хлеб», — либо вел нас подкрепиться в якиникуя — закусочную, где подают жаркое из курицы или мяса. Когда я не мог откусить мясо, учитель говорил: «Желудок настоящего мужчины должен железо переваривать». Хотя в экономическом отношении времена были очень тяжелыми, он часто водил своих учеников есть в якиникуя. Он был много должен хозяину закусочной, но все же продолжал водить в нее своих учеников.

Сейчас я вспоминаю, как искренне он хотел воспитать своих учеников, как тепло и по–простому к нам относился, сколь светлая у него была голова. Он много рассказывал нам о своих мечтах, и это оказало на меня очень большое влияние. Думаю, что у него можно было бы многому поучиться… У меня были причины, чтобы покинуть Кёкусин кайкан, но сейчас я хотел бы сполна выразить свою признательность кантё Ояме. Для меня он стал учителем, которого никто не смог бы заменить», — говорит Накамура Тадаси.

К нему присоединяется и Ояма Сигэру: «После тренировок сосай часто водил своих учеников в якиникуя. Он рассказывал нам истории о своем затворничестве в горах, о боевых приключениях во время путешествий заграницу. И каждый раз он говорил нам:

«У каждого из вас должна быть мечта. Но нужно быть строгим к себе. И еще. Если ты начал заниматься, то должен верить, что сможешь стать чемпионом. Для этого ты и тренируешься. Понятно»?

Когда сосай говорил нам это, он словно становился моложе любого из нас, своих молодых учеников, и глаза у него становились такими же чистыми, как у ребенка. Вот что мне вспомнилось о сосае. По правде говоря, было и много такого, о чем даже вспоминать сейчас не хочется. Но эти неприятные воспоминания уходят куда-то вдаль и там исчезают. Хорошо помнится только, что сосай позволил мне познать всю романтику каратэ.

Велик след, оставленный сосаем. Поистине огромен. И потому драгоценная для меня память о том, как мы пробуждались вместе ото сна, ели, проливали пот, навсегда отпечаталась в моем сердце». Несколько интересных штрихов к этому добавляет Стив Арнейл: «В додзё Оямы царила особая атмосфера трудолюбия, самоотдачи, полной преданности воинскому искусству. Эта школа была не для всех, но я интуитивно почувствовал, что мы с Оямой во многих отношениях подходили друг другу и были близки по духу.

В тот момент, когда я принял решение перейти в зал Оямы, он находился в США с показательными выступлениями. Поэтому меня не допустили к тренировкам, но разрешили каждый день наблюдать за ними. Донн Дрэгер объяснил, что решение примет сам Ояма, когда вернется. Мне сразу понравилась дисциплина и атмосфера взаимоуважения в додзё. Когда через 3–4 недели прибыл Ояма, я через Донна Дрэгера объяснил, где и у кого учился, выразив твердое желание заниматься Кёкусинкай.

Ояма предупредил, что, если я решаюсь стать его учеником, то это на всю жизнь. Он сказал, что моя первая тренировка начнется этим же утром, и подарил мне каратэги, чем я очень гордился.

Я выполнял всю хозяйственную работу вместе с другими белыми поясами. Мы до блеска мыли полы, забивали торчащие гвозди, чистили туалеты, прибирали алтарь. Мы также стирали каратэги старших учеников, забирая их домой, потом возвращали их на место — на стену зала, где они висели в свернутом виде на штырях. Все воспитание кохаев было пропитано атмосферой будо».

Ояма прекрасно понимал, что без рекламы большую организацию создать невозможно. Он регулярно изготавливал плакаты с эффектными рисунками и фотографиями и призывами вступать в его школу. Расклеивать их он посылал своих учеников сразу после окончания тренировки. Как осуществлялись такие «акции», подробно рассказывает Ояма Сигэру:

«Разбившись на группы по 4–5 человек, мы отправлялись в разные стороны: в Оцука, в Мэдзиро, Хигаси Икэбукуро и Ниси Икэбукуро. Перед выходом из додзё сосай обращался к нам с воззванием, говоря что-то вроде следующего:

«Вы деретесь в спаррингах, как звери, избиваете всех, и новички очень быстро бросают занятия. Поразмыслите об этом! Теперь настало время пропагандировать каратэ. Если вы не станете расклеивать плакаты в таких местах, чтобы они сразу бросались в глаза, трудно мне придется. И смотрите, чтобы никто ко мне жаловаться не приходил»!…

Плакаты были очень смелыми, даже дерзкими. На них значилось: «Кэнка каратэ Ояма–додзё» — «Зал каратэ для драк Оямы».

Однажды мне вместе с Харуямой и еще двумя–тремя учениками было поручено расклеить плакаты в Ниси Икэбукуро, Хигаси Икэбукуро и в районе монастыря Гококу–дзи. С собой мы взяли два больших ведра с клеем и четыре кисточки. В путь мы отправились со скоростью, не уступающей скорости шага участников соревнований по спортивной ходьбе. Для бега это было вроде бы слишком медленно, а для обычного шага — слишком быстро. По возрасту я был самым старшим в группе, остальные были учениками повышенной образовательной школы.

Сначала мы на скорую руку расклеивали плакаты по всем телеграфным столбам, какие попадались нам на глаза, от них перешли к стенам гостиниц и т. д. Через некоторые время мы распалились и начали клеить плакаты на ограды частных домов и даже на двери их парадных. Это продолжалось в кромешной тьме уже далеко за полночь.

Два или три плаката мы наклеили даже на стены полицейских будок, которые попались нам по дороге. В одной из них как раз находился несколько полноватый полицейский средних лет. Он тут же нас заметил и, закричав на местном диалекте: «Эй! Вы что тут делаете»? — пустился за нами вдогонку, но где уж ему было угнаться за нами. Я сказал Харуяме и другим товарищам, чтобы они прекратили безобразничать, но они меня не слушались.

В конце нашего путешествия мы расклеили плакаты на улице перед станциями Ниси Икэбукуро и Хигаси Икэбукуро. Кроме того, мы обклеили плакатами даже припаркованные грузовики и легковые автомобили. Но плакаты все не заканчивались, и мы были готовы понаклеивать их прямо на лица идущих мимо людей. Поскольку сосай снял для нас комнату в гостинице, расположенной поблизости от додзё, нам хотелось поскорее закончить и улечься спать.

Закончили расклеивать плакаты мы уже около 3–х часов утра. В то время еще не было специальных магазинов, работающих 24 часа в сутки. А я был еще молод, а Харуяма и его приятели и того моложе. В общем, очень хотелось есть, но пришлось потерпеть.

На следующий день на додзё, естественно, обрушился шквал жалоб. Но сосай только ворчал. «Да, да, прошу извинения», — только и вылетало из его большого, медвежьего тела. Он тут же приносил свои извинения и только злобно поглядывал на нас.

Однако расклейка плакатов все-таки дала нужный эффект. Новички стали приходить к нам один за другим. И я, и Харуяма засыпали их вопросами: «Ты откуда пришел? Ты откуда про наше додзё узнал»? Узнавая, что пришедшие живут в том районе, за который отвечали мы, мы понимали, что это наша заслуга.

Сосай начал с маленького додзё каратэ, располагавшегося посреди трущоб, и, в конце концов, создал самую большую организацию каратэ в мире».

Реклама делала свое дело, и уже к 1957 г. количество учеников в зале Оямы возросло до 700 человек, хотя очень многие просто не выдерживали тяжести тренировок.

Многие приходили в «Ояма–додзё» уже после знакомства с другими школами боевых искусств, которые их по какой-то причине не устроили. Одним из таких парней был Соэно Ёсидзи, будущий «Кёкусин–но моко» — «Яростный тигр Кёкусина», серебряный призер Первого открытого чемпионата Японии по каратэ-до по правилам Кёкусинкай, участник 2–го, 3–го и 4–го Всеяпонских чемпионатов, а