Несовершенство этих проектов не их вина, а их беда. Еще не существовало теории реактивного движения, которая показала бы бесперспективность поисков на этом пути. Константинов, как вы помните, предупреждал, что не следует приспосабливать ракету к таким транспортным средствам, которые двигаются сравнительно медленно, но совет – это еще не теория.

Аппараты легче воздуха, с их огромными баллонами, гигантским сечением, а значит, и большем сопротивлением окружающей среды – воздуха – при движении, не могли летать быстро. Тут заколдованный круг. Подумайте сами, даже если бы удалось изобрести какой-нибудь фантастический двигатель, очень мощный, легкий и компактный, и поставить его на монгольфьер, или дирижабль, – ничего путного не получилось бы. Сопротивление воздуха при быстром движении или затормозило бы такой аппарат или – деформировало и разрушило бы его.

Но ведь можно усилить конструкцию и не дать ей разрушиться, скажете вы.

Можно. Но будет ли тогда этот аппарат легче воздуха? Сумеет ли он сам себя поднять?

Природа воздушного шара и ракеты несовместимы, а при попытках совместить их мы, как видите, приходим к аппаратам тяжелее воздуха. Но ведь таких аппаратов в XIX веке, можно считать, не существовало. Поэтому проекты таких аппаратов с использованием реактивной тяги – это уже не искусственное соединение известного, а подлинное новаторство, для своего времени стоящее на грани фантастики. И опять-таки очень интересно проследить эволюцию идеи, ее движение от ракетной «птицы» к ракетному кораблю.

Идея орнитоптера – «махолета», то есть летательного аппарата с подвижными крыльями, имеет многовековую историю. Ими занимался Леонардо да Винчи и занимаются современные авиаконструкторы.

Среди бесчисленных систем «махолетов» есть и реактивные. Вслед за Жераром, о котором я уже рассказывал, ракетный орнитоптер конструировал его соотечественник Густав Трувэ. В 1891 году он представил в Парижскую Академию наук проект фантастической машины, перепончатые крылья которой придают ей сходство с ископаемым летающим ящером.

По идее Трувэ, если в согнутой трубке, опять-таки с помощью револьверного барабана-автомата, взрывать периодически патроны с гремучим газом, трубка будет периодически разгибаться. Остается лишь передать это движение крыльям.

Самое интересное, что этот проект технически, пожалуй, самый сложный из всех до сих пор перечисленных, отчасти был осуществлен.

Трувэ построил модель весом в 3,5 килограмма, которая летала.

Двенадцати газовых патронов было достаточно, чтобы она пролетела 75 метров.

Я верю в «махолеты». Мне приходилось беседовать с энтузиастами «машущего крыла», и они убедили меня, что применение новых материалов и технических новинок, недоступных инженерам прошлого, позволит наконец решить уже в XX веке эту задачу, над которой люди бьются так долго.

Но подобно тому, как неандерталец не стал предком современного человека, орнитоптер Трувэ не станет предком «махолета» будущего. Это – тупиковая ветвь.

Есть картинка, датированная серединой прошлого века. Корытце на четырех колесиках. Изогнутые назад крылья. Дельтовидный хвост. Наверху торчит какая-то трубка. Историки спорят относительно автора этого проекта. Одни считают, что он создан в 1837 году нюрнбергским механиком Ребенштейном, который предлагал использовать для полета реактивную силу струи пара или сжатого углекислого газа. Другие считают, что «летающее корытце» сконструировал Вернер Сименс – талантливый инженер и очень оборотистый делец, основатель огромного промышленного концерна «Сименс верке». И случилось это якобы после 1845 года.

Дело в том, что как раз в 1845 году немецкий химик Христиан Фридрих Шенбейн случайно получил пироксилин – сильнейшее для того времени взрывчатое вещество.

Вот эту невероятную и, как всегда бывает, поначалу наверняка преувеличенную силу только что открытого пироксилина и задумал использовать Сименс в своем «ракетном самолете». Очевидно, какие-то новые, более реалистические идеи захлестнули Сименса, и проект остался неосуществленным.

Сейчас многие крупные ученые утверждают, что наиболее интересных открытий надо ждать на «стыках» наук. Но ведь и в прошлом есть масса примеров таких плодотворных «стыков». Так, успехи химии в XIX веке, безусловно, возбуждали инженерную мысль. Открытие гремучего газа – смеси кислорода и водорода – поразило воображение современников: оказывается, столь сильное взрывчатое вещество можно получить из такого доступного сырья, как вода! Газогенератор, в котором вода разлагается электрическим током, представлялся вполне доступным. Он, собственно, и был доступен. Другое дело, что, как выяснилось позднее, сам этот процесс энергетически неэкономичен: та энергия, которая требовалась для генерации электрического тока, разлагавшего воду, не окупалась энергией получаемого гремучего газа. Но, повторяю, это выяснилось позднее, а поначалу гремучий газ всех окрылил. Если вы помните, гигантские гальванические батареи, изобретенные капитаном Немо, разлагали воду, и энергия гремучего газа двигала «Наутилус» Жюля Верна.

Бельгийские инженеры Айгуст Ван-де-Керкховэ и Теодор Снирс поверили фантасту и решили не отстать от капитана Немо. В 1881 году они взяли патент на ракетный двигатель, который состоял из электрических батарей, газогенератора и взрывной камеры с коническим соплом. Изобретатели считали, что их двигатель универсален и может приметаться на суше, на море и в воздухе. Но, увы, и он остался только на бумаге.

Француз Бюиссон пять лет спустя задался целью приспособить пороховые ракеты к лодке, он мечтает о корабле, способном обогнать все парусники и пароходы мира. 16 декабря 1886 года Бюиссон и один из его друзей погибли во время первого же опыта на Сене – их лодка взорвалась.

Во второй половине XIX века в разных странах мира выдаются различные патенты на аппараты, двигатели и просто оригинальные конструкторские решения, так или иначе использующие принцип реактивного движения. Есть старинная карикатура: длинноногий джентльмен несется в небе верхом на снаряде, из которого извергается реактивная струя. Так высмеивали англичане Чарльза Голяйтли, который еще в 1841 году получил патент на машину, приводимую в движение реактивным паровым двигателем. Патент не был даже опубликован, и, если бы не карикатура, о самом изобретателе, умершем в бедности и забвении, возможно, никогда не вспомнили бы.

Подобные патенты были у француза Бурдона, стремившегося приручить ветер; немца Геберта, газовый двигатель которого по формам своим так похож на современный авиационный, а по сути все-таки очень далек от него; итальянца Леваренно, запатентовавшего двигатель с одной камерой и двумя соплами, который, увы, не дал в будущем никакого инженерного «потомства». Все они не оказали существенного влияния на техническую мысль своего времени и не определили главных направлений ее развития: XIX век вошел в историю как век пара и электричества.

Не знаю, существовало ли уже это определение и было ли оно известно киевскому архитектору Федору Романовичу Гешвенду [6], но как раз про него можно сказать, что своей неколебимой верой в пар он доказал верность своему времени – XIX веку.

В 1887 году Гешвенд издал брошюру с занятным названием: «Общее основание устройства воздухоплавательного парохода (паролета)». Реактивная сила паровой струи должна была поднять в небо четырехколесный снаряд с острым носом, увенчанный двумя эллипсовидными крыльями – одно над другим. Конструкция с виду была, как мне сейчас кажется, довольно смешная, и если бы такая штука действительно полетела, это было бы занятным зрелищем.

Работа Гешвенда – не случайность в биографии архитектора. Вопросами использования реактивной силы он интересовался и раньше. За год до «паролета» он выдвинул идею применения реактивной тяги на железнодорожном транспорте. Очевидно, он давно размышлял на эту тему. Возможно, толчком в этим размышлениям послужили его наблюдения за полетом боевых ракет: известно, что Федор Романович был в инженерных войсках под Плевной и Ращуком, где ракеты приметались, как вы помните, во время русско- турецкой войны в 1878-1879 годах. Известно и другое: Гешвенд одно время работал в инженерном управлении Киевского военного округа под руководством Третеского. Третеский бывал в Рыбном под Киевом, где Гешвенд с увлечением строил модели «паролетов», эстакаду для их взлета, проводил опыты по